Так было всегда, но это не значит, что так будет всегда. Перемены, о которых пойдет речь в этой главе, занимают отнюдь не миллионы, а всего лишь десятки лет. Кроме того, это перемены куда более радикальные, чем все, что было ранее. И ни один из этих трендов не выказывает признаков замедления. Совсем наоборот. А это означает, по мнению многих, что эра гомо сапиенс подходит к концу. Мы значительно ускорили эволюционный процесс, результат чего скоро скажется на нас как на виде. Скоро мы станем чем-то совсем другим.
1
В 1958 году экономисты из Гарвардского университета Альфред Конрад и Джон Майер опубликовали книгу, доказывавшую экономическую эффективность рабовладения, прочитав которую экономист из Чикагского университета Роберт Фогель не мог молчать. Фогель был белый, но у него была чернокожая жена. Очень чернокожая. «Когда я преподавал в Гарварде, – вспоминает Фогель, – она повесила на двери нашего дома табличку, где было сказано: “Не огорчайтесь, если вы не такие чернокожие, как я. Не всем так везет при рождении”».
Неудивительно, что Фогель решил доказать неправоту Конрада и Майера.
На решение этой задачи он потратил 10 лет. В своих ранних работах Фогель заложил основы новой научной дисциплины – клиометрики, которую называют также экономической историей и которая характеризуется применением тщательного статистического анализа в исторических исследованиях (в 1993 году за развитие этого научного направления он был удостоен Нобелевской премии). Затем, работая в содружестве с экономистом из Рочестерского университета Стэнли Энгерманом, Фогель начал применять эти клиометрические методы к изучению рабовладения. Поскольку оценка эффективности требует знаний, каковы затраты и какова отдача, первостепенное значение приобретали такие вопросы, как «Сколько пищи потреблял среднестатистический человек в XIX веке?», «Сколько работы он мог выполнить при таком питании?» и «Какова была продолжительность жизни этого человека?». Поиски ответов на перечисленные вопросы заставили исследователей углубиться в проблемы взаимосвязи между экономикой, физиологией и долголетием – и вот тогда-то на сцену вышла теория эволюции.
Чтобы исследовать эти взаимосвязи, Фогелю потребовались соответствующие данные и критерии. За информацией он обратился к архивам Национальных институтов здравоохранения, где сохранились записи, касающиеся ветеранов Гражданской войны: рост и вес на момент призыва на службу, ежедневные списки больных и раненых, информация о периодических послевоенных медосмотрах, данные переписей и зачастую свидетельства о смерти – в общем, настоящая сокровищница физиологической информации. В качестве основных параметров он выбрал рост и вес тела, поскольку все большее число ученых соглашаются с тем, что именно эти факторы являются наилучшими предсказателями уровней смертности и заболеваемости. «Рост людей, – говорит экономист Дора Коста из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, выступавшая соавтором Фогеля во многих его статьях, – оказывается фантастически надежным индикатором здоровья. Это чистый итог влияния на организм таких факторов, как питание, инфекционные болезни, гигиена и физические нагрузки». (Неслучайно ООН ныне использует средний рост как основной критерий, позволяющий судить о качестве питания населения в развивающихся странах.)
Вся эта информация позволяла в общих чертах оценить условия жизни населения США в XIX веке. На ее основе Фогель сумел вывести общие тенденции и сделать некоторые неожиданные выводы. Первый из этих выводов, подробно описанный в ставшей знаменитой книге «Время на кресте: Экономический анализ американского рабовладения» (Time on the Cross: An Economic Analysis of American Negro Slavery), состоял в том, что Конрад и Майер действительно были правы: рабство, сколь бы отвратительным оно ни было с моральной точки зрения, с экономической точки зрения было отнюдь не таким неэффективным, каковым его привыкли считать многие историки.
«Как выясняется, – говорит Фогель, – большинство рабов, особенно на небольших плантациях, питались лучше и жили в лучших условиях, чем свободные жители северных штатов. Это означает, что они жили дольше, меньше болели и производили больше продукции. Такой вывод может показаться одиозным, но об этом говорят факты».
Потом открылись еще более странные вещи.
Где-то в 1988 году Фогель стал замечать еще одну тенденцию в получаемых данных: за последние триста лет, особенно за последнее столетие, американцы стали выше ростом, богаче и полнее. Кроме того, они стали дольше жить. Например, в 1850 году рост среднего американца составлял 170 сантиметров, а вес – 66 килограммов. К 1980 году эти цифры выросли до 178 сантиметров и 79 килограммов соответственно. Как выяснилось, это относится не только к американцам. Фогель привлек к сотрудничеству международную команду экономистов, и обнаруженные им тенденции оказались глобальными. «За последние триста лет, – замечает он, – люди увеличились в размерах на 50 процентов, их средняя продолжительность жизни возросла вдвое, все их жизненно важные органы и системы значительно окрепли, а их работоспособность существенно повысилась».
С точки зрения эволюции, триста лет – это мгновение ока. Один чих. Для столь радикальных перемен требуется, казалось бы, гораздо больше времени. Кроме того, с точки зрения дарвиновской теории эволюции, эти перемены в принципе невозможны, а значит, и не должны были произойти.
2
Чтобы разобраться в том, что же возможно с точки зрения дарвиновской теории эволюции, нужно поглубже в нее вникнуть. Для начала эволюцию можно сравнить с поисковой системой, но не очень хорошей. Это явно не Google. Если же говорить о Google, то этот Google – пьяный, слепой, хромой и перенесший лоботомию. Вот почему лауреат Нобелевской премии Франсуа Жакоб сказал, что эволюция ведет себя не как инженер, а как ремесленник-самоучка. Образованный инженер заранее знает, чего он добивается, у него есть план, цель и конечный результат в голове. Самоучка же мастерит что получится из подручных материалов, не имея предварительного плана и надеясь, что, может быть, возникнет что-нибудь путное.
Идею о том, что эволюционная поисковая система действует слепо, а потому очень медленно и постепенно, высказал Дарвин. До него предполагалось, что развитие происходит огромными скачками – ведь только так можно было объяснить внезапное появление новых видов животных и растений. Дарвин смотрел на вещи по-другому. Он много думал об ограниченности ресурсов и понял, что, поскольку ресурсов зачастую не хватает, организмы вынуждены постоянно конкурировать между собой. В этой нескончаемой борьбе побеждают те особи, которым посчастливилось иметь какие-то врожденные преимущества, а затем передавать эти преимущества в наследие своим потомкам. Такие постепенные изменения – одна небольшая модификация за раз – могли приводить к возникновению новых видов, но это определенно не могло происходить быстро.
Более того, была лишь единственная возможность ускорить этот процесс – катастрофы глобального масштаба, такие как падение метеоритов или оледенения. Подобные явления ломали сложившийся порядок вещей и открывали новые экологические ниши, новые горизонты для эволюционного поиска. Эта гипотеза эволюции, происходящей рывками, была выдвинута в 1972 году эволюционистами Стивеном Джеем Гулдом и Нильсом Элдриджем. Их «теория прерывистого равновесия», как она была названа, позволяет объяснить внезапное возникновение видов, обнаруживаемых порой при изучении окаменелостей. Но на самом деле никакой уж такой внезапности здесь нет: согласно Гулду, продолжительность «рывков» составляла от 50 до 100 тысяч лет.
