— Я пойду с тобой, — внезапно заявил Полуночник.
Тиел'марави усмехнулась.
— Сейчас твоему коню не одолеть перевалы. Даже в долину он не сможет спуститься.
— Я пойду пешком.
— У меня нет времени дожидаться тебя, Полуночник, — отрезала Тиел'марави.
Расправив крылья, она в мгновение ока опустилась на выступ в тридцати футах под ними, до которого Элбрайну пришлось бы добираться не меньше получаса. И полетела дальше, даже не оглянувшись.
— Ты вернешься к Пони, — успокаивающе сказал Смотритель, провожая взглядом крошечную эльфийку, уже почти неразличимую на фоне изуродованной взрывом горы.
— Да, но когда?
— И потом, как же они? — кентавр кивнул в сторону людей в центре плато.
— По-моему, брат Браумин и остальные монахи решили поселиться здесь, — ответил Полуночник. — А Роджер наверняка пойдет со мной.
— А что? Тут хорошо. Тепло, никаких монстров. Вот только с едой им придется нелегко.
— Что касается Шамуса и его солдат… Не знаю, что они собираются делать, — сказал Полуночник. — Вряд ли захотят вернуться в Палмарис. По крайней мере до тех пор, пока не поймут, какая там в отношении них складывается ситуация.
— Что тут понимать? — ответил кентавр. — Если они вернутся, их вздернут, и все дела. Или сожгут на костре. Монахи, кажется, предпочитают жечь людей.
— Шамус сам должен решать, что ему делать. Я хочу одного: увидеться с Пони.
— А уж как она будет рада! — сказал кентавр.
— Ты уверен?
Этот вопрос застал Смотрителя врасплох. Однако потом он вспомнил, что Тиел'марави рассказывала о том, как Элбрайн воспринял отъезд Пони в Палмарис.
— Она самая храбрая женщина на свете, — заявил кентавр. — А то, что не сказала тебе о ребенке… Да просто была уверена, что если ты узнаешь, то тут же помчишься следом за ней. Вот так-то, парень.
— Ты так уверенно рассуждаешь, будто с тобой она была более откровенна, чем со мной, — обиженно сказал Элбрайн.
— И как только тебе в голову такое могло прийти? — ответил кентавр. — Не можешь ты не понимать — что бы она ни делала, она хотела как лучше.
На это Элбрайну нечего было возразить, в особенности когда он напомнил себе, через что пришлось пройти Пони за последние несколько месяцев. Вся его обида рассеялась, точно дым. Он по-прежнему страстно, почти отчаянно желал как можно скорее покинуть Барбакан и оказаться на пути на юг, но теперь его подгонял лишь страх за Пони.
Верный своим словам, капитан Альюмет на следующий же день вышел на «Хасинте» из Палмариса, несмотря на резкий ветер и сильное волнение на море.
Как только корабль покинул порт, на палубу поднялись Колин и Пони. Одинокая фигура стоящего на пристани Белстера О'Комели все еще была отчетливо видна.
— Думаю, ты разбила ему сердце, — сказала Колин. — Может, ты так хорошо вошла в роль его жены, что он почти поверил в это.
Ее попытка пошутить осталась без ответа. Пони просто стояла у перил, глядя на Палмарис и гадая, вернется ли она когда-нибудь сюда — и даже захочет ли вернуться. Желание отомстить Маркворту по-прежнему сжигало ее, но она остро чувствовала свое бессилие. Он причинил ей немыслимую боль, и теперь она хотела лишь одного: оказаться в объятиях Элбрайна, как можно дальше от этого ужасного Палмариса.
— Господин О'Комели боится за тебя, — заметил капитан Альюмет, подойдя к ним. — Он понимает твое желание покинуть Палмарис, но беспокоится, сумеешь ли ты выдержать долгую дорогу. Тем более что в воздухе еще пахнет зимой.
— Слишком многого он боится, — холодно ответила Пони. — Я много лет прожила на границе цивилизованного мира. Неужели зима для меня страшнее, чем церковь Абеля?
— Нужно с уважением относиться к опасности, которую несет в себе и то и другое, — заметил капитан. — Не стоит порицать Белстера О'Комели. Он прекрасный друг.
— Кто же спорит? И я тоже беспокоюсь за него, — сказала Пони. — Он остается в Палмарисе. Боюсь, сейчас это место во много раз опаснее диких лесов Вайлдерлендса.
К северу от города капитан высадил на берег Пони, Колин и их коней, пожелал им доброго пути и пообещал позаботиться о Белстере и остальных.
— На самом деле больше всего он жаждет мира, — заметила Пони, когда они скакали по раскисшей от грязи тропе.
— Что же, его можно понять, — ответила Колин.
— Мира, в котором власть по-прежнему останется в руках Маркворта и Де'Уннеро.
Колин промолчала. Какой смысл затевать споры? Она не меньше Пони ненавидела церковных заправил, виновных в убийстве ее любимого барона, и от всей души жалела, что покушение на этого подлого Маркворта не причинило ему вреда.
Но цель оказалась недостижима. Оставалось лишь надеяться, что Пони когда-нибудь поймет это. Если дело все-таки дойдет до схватки… Что же, Колин будет сражаться, надеясь, по крайней мере, прихватить с собой на тот свет своего напыщенного кузена. Но в отличие от Пони она не рвалась в бой, потому что успела наглядно убедиться в могуществе Маркворта. Солдаты, близкие к Чейзвинд Мэнор и дому Алоизия Крампа, рассказывали, что ему удалось одержать верх даже над королем Данубом. Нет, Колин понимала — в отличие от Пони, — что мятеж в Палмарисе сейчас не имеет ни малейших шансов на успех.
Они скакали до самой темноты, а потом приняли приглашение радушного крестьянина остановиться у него на ночлег.
И, ясное дело, они понятия не имели, что отец-настоятель Маркворт затевает еще один поход на север, на этот раз с целью поймать Полуночника и свершить над ним правосудие — в понимании церкви Абеля.
ГЛАВА 34
КТО КОГО ПЕРЕЩЕГОЛЯЕТ
Король Дануб стоял у окна своей временной резиденции в Палмарисе. Факт, что этот дом намного уступал в размерах и удобстве Чейзвинд Мэнор, служил лишним подтверждением того, что власть короля в опасности. В самом деле, Дануб правил Хонсе-Биром уже почти четверть века — более половины своей жизни — и сейчас впервые имел конфликт с церковью. Это пугало даже больше, чем война с демоном дактилем и его приспешниками.
Только сейчас, после знаменательной встречи с Марквортом и его советниками, Дануб начал понимать всю глубину проблемы. Церковь Абеля была сильна в королевстве всегда, были случаи, когда она оказывалась даже влиятельнее, чем корона. В самом начале правления Дануба, когда он был еще подростком, церковь захватила огромную власть; фактически в те времена в Урсале правил не Дануб, а аббат Джеховит из Сент-Хонса. Советники короля понимали, что это временное явление, что он пока не готов к исполнению роли монарха, и всячески помогали ему. Когда Дануб повзрослел, когда научился тому, как мягкими увещеваниями и посулами добиваться от народа покорности и с помощью подкупа посланника Бехрена обеспечивать выгодную для Хонсе-Бира политику этого южного королевства, церковь снова отступила на второй план. Аббат Джеховит, похоже, ничего не имел против; ему спокойнее было оставаться в тени.
