Вера в единый идеал не изменилась; просто теперь она была направлена не на концепцию единого Бога, которому следует поклоняться, а на концепцию социально-политического счастья и на средства его осуществления. Эта новая вера работала в том же режиме, что и религиозные «Откровения», встроенные в политический порядок, то есть режиме, который предполагал нетерпимость, закрытость, расизм по отношению к не обращённому и не тронутому благодатью Другому, легитимацию применяемого к нему насилия; бинарное деление мировой истории на «время тьмы и невежества» и следующее за ним «время Откровения и знания»; столь же бинарное деление географического пространства на пространство «Храма», мира и счастья – и пространство варварства и тьмы. Хотя божественный идеал был секуляризован европейским Возрождением и связанными с ним историческими процессами, его действие, перенесённое на гуманистический идеал, нисколько не изменилось. Более того, развитие теологической мысли, которая должна была как-то согласовать единый идеал с многообразием мира и создать несколько более гуманные и толерантные правила, чтобы ради гарантии мира ограничить войну и ущерб, приносимый ею, будет поставлено под вопрос, когда появятся секуляризованные идеалы, выражающиеся с той же страстью и горячностью, что и идеал божественный.
Светскость, ставшая важным достижением христианства, унаследовала от монотеизма единственность высшего идеала и, в каком-то, смысле закрепила монотеистическую традицию в секуляризованной форме
[203]. Как мы уже отмечали в третьей главе, религиозные войны лишили нас закрытого эсхатологического и профетического времени, характерного для христианства Средневековья, и заставили нас вступить во время, открытое человеческому действию и надеждам человека на прогресс, то есть во время модерна. Но, возможно, сегодня именно этому открытому времени, времени свободы и свободной воли угрожает активное использование религиозности и постепенное разрушение светских ценностей.
Сложная историческая динамика, внешних и внутренних столкновений трех монотеизмов
Если бегло проследить историю трёх монотеизмов, мы заметим почти непрерывный кризис, с которым они имели дело и который сегодня разгорелся с невиданной силой, поскольку он снова тесно связывается с серьёзным политическим кризисом (как бы его ни называть – кризисом модерна или постмодерна). Действительно, монотеизм, как письменное Откровение, всегда вызывал споры относительно интерпретации текстов, а также политических и социальных выводов из Откровения. Разве христианство не представляет собой раскол и даже разрыв, новое, революционное прочтение Ветхого завета, если сравнивать его с иудаизмом? Разве ислам не будет представлять себя в качестве способа преодолеть бесплодные споры не только иудеев и христиан, но и различных теологических христианских концепций, касающихся, в частности, исключительно божественной или же двойной, то есть божественной и человеческой, природы Христа, чем может объясняться его оглушительный успех на Востоке, раздираемом христологическими распрями? Иудаизм считает Христа ложным мессией и даже не признает в нём пророка, и на протяжении всей своей истории после наступления христианской эры он будет сталкиваться с претензиями некоторых из своих адептов, объявляющих себя ожидавшимся мессией. Что касается ислама, Христос в нём – это особенно почитаемый пророк, не меньше почитается и его мать Мария, девственность которой недвусмысленно подтверждается Кораном; согласно тексту Корана, дух Божий управлял рождением и жизнью Христа
[204]. В рамках мусульманской концепции Откровения иудеи, христиане и мусульмане в равной степени являются сыновьями Авраама, которым дано Откровение существования единого Бога, Откровение, подтвержденное чередой великих еврейских пророков, затем Христом и, наконец, Мухаммедом. Последний, как печать пророков, закрывает профетический цикл монотеизма, поскольку Откровение, данное в Коране, является прямым словом Бога, говорившим устами Пророка. Тогда как христианство, так же как и иудаизм, будет считать Мухаммеда ложным пророком и даже антихристом, пришедшим уничтожить христианскую религию.
Христианство, как только оно будет институциализировано, будет пытаться, хотя и безуспешно, всеми средствами уничтожить иудаизм, но потом согласится на «сохранение» его адептов как свидетелей своих собственных начал (в частности, римских евреев, которых напрямую охраняла папская власть); однако европейским евреям всегда будет грозить гнев народа, они всегда будут подчиняться различным ограничениям, касающимся повседневной жизни. Возможно, «шанс» иудаизма, несмотря на все его несчастья, пережитые после того, как христианство было встроено в мощные структуры римской империи, заключался именно в том, что он уже не был религией, институциализированной на определённой территории и управляемой государством, придерживающимся этой религии, причём такое положение дел сохранялось с момента разрушения Храма в Иерусалиме в 70 году. Если бы, напротив, он был институциализированной религией, вероятность его полного уничтожения существенно возросла бы. Ислам же, в свою очередь, согласится с тем, что на его территории постоянно проживают «люди Книги», то есть адепты двух других Откровений – иудейского и христианского, предшественников ислама. Во всяком случае знаменитый режим «ад-дхимма», пусть и вызвав множество споров, обеспечит полноту гражданских прав иудеям и христианам, живущим в мусульманском обществе, так же как и свободу богослужения
[205].
