Гленденхук, сидевший слева от Бурэя, выглядел более взбудораженным. Он нервозно шевелил пальцами и даже кусал губы. Оба надеялись, что все братья Санта-Мир-Абель, и прежде всего магистры, поддержат кандидатуру Бурэя, но здравый ответ Мачузо быстро разрушил их надежды.
Фрэнсис вновь поглядел на Бурэя и увидел, что однорукий магистр постепенно приходит к какому-то решению. Похоже, он рассуждал так. Агронгерр стар и едва ли протянет лет десять, тогда как Олину едва исполнилось пятьдесят и у него отменное здоровье. Бурэй посчитал разумным поддержать Агронгерра. Предугадать дальнейшее развитие событий было несложно: Бурэй становится для нового отца-настоятеля незаменимым человеком и делает все, чтобы в нем видели его преемника.
Фрэнсис понял, что Бурэй без возражений согласится на кандидатуру Агронгерра еще и потому, что его отношения с Олином никогда не были дружескими.
— Мы должны будем всесторонне обсудить эту кандидатуру с остальными магистрами Санта-Мир-Абель. Пусть каждый примет свое решение, — сказал Бурэй.
— Агронгерр из Сент-Бельфура — замечательный выбор, — сказал Мачузо, подмигнув Фрэнсису.
— Несомненно, — снова произнес магистр Тиммини, на этот раз с большим энтузиазмом.
Фрэнсис взглянул на Балдмира, ожидая поддержки и с его стороны, однако престарелый магистр сидел склонив голову, а его ровное дыхание свидетельствовало о том, что он уснул.
— Остался последний вопрос, — сообщил Бурэй, голос которого приобрел мрачную и несколько зловещую интонацию.
— Мы глубоко скорбим о потере семи наших братьев, подававших такие надежды.
— Я тоже скорблю о них, — сказал Фрэнсис.
— Тем не менее ты распорядился найти шайку гоблинов и вступить с ними в сражение, когда в этом не было особой необходимости, — тем же тоном продолжал Бурэй.
— Гоблины уничтожили бы деревню, — напомнил Фрэнсис.
— Это мы от тебя уже слышали, — ответил Бурэй, показывая рукой, что не намерен спорить. — Здесь нам также необходимо разобраться сообща. Мы поручим одному из братьев расследовать случившееся.
Фрэнсис кивнул. Слова Бурэя не очень его встревожили. Он не сомневался, что его оправдают.
— Через час начнется вечерняя служба, — сообщил Бурэй, боясь, как бы Фрэнсис не заговорил о розовой чуме.
Балдмир встрепенулся. Собравшиеся все как один повернули головы к западному окну и посмотрели на заходящее солнце.
— Нам надо подготовиться, — добавил Бурэй.
При этих словах собравшиеся, за исключением самого Бурэя и Фрэнсиса, стали подниматься с мест. Столь безоговорочное послушание показало Фрэнсису, что с момента отбытия Маркворта в Палмарис Фио Бурэй в Санта-Мир-Абель занимает теперь очень высокое положение.
Фрэнсис тоже хотел встать, но Бурэй сделал едва заметный жест, прося его задержаться. Вскоре они остались вдвоем.
— Я изолировал всех братьев, которые возвратились вместе с тобой, — сообщил Бурэй.
— Что значит «изолировал»?
— Отделил их от ровесников, — объяснил Бурэй, отчего у Фрэнсиса вытянулось лицо. — Таким образом мы сможем выяснить, как они воспринимают увиденное.
— Ты имеешь в виду чуму? — спросил Фрэнсис.
— Я имею в виду больную женщину и мертвого гоблина со шрамами, — поправил его Бурэй.
— Я достаточно знаю о розовой чуме, — резко заметил Фрэнсис.
— Нисколько не сомневаюсь, — отозвался Бурэй. — Но, дорогой брат, понимаешь ли ты последствия? Понимаешь ли ты, что случится, если весть о чуме разнесется повсюду? Паника, изгнание заболевших. Возможно, даже расправы с ними.
— Именно поэтому я сообщил только предводителю той деревни, — ответил Фрэнсис.
— Но ты желаешь, чтобы в стенах Санта-Мир-Абель мы открыто говорили об этом.
— Мы — Божьи избранники, пастыри простых людей, их защитники, — возразил Фрэнсис.
Бурэй усмехнулся и покачал головой.
— Защитники? — язвительно повторил он. — Защитники, говоришь. Нет таких защитников, магистр Фрэнсис, которые спасли бы от розовой чумы. Уж не думаешь ли ты, что, сея панику, мы защитим людей?
— Мы должны их предупредить, — сказал Фрэнсис.
— О чем? О скорой смерти? О том, чтобы они опасались соседей и собственных детей?
— Так что же, сидеть сложа руки и не предпринимать никаких действий? — спросил Фрэнсис.
— Я хочу предостеречь тебя от поспешных выводов, ибо есть немало болезней, внешне напоминающих розовую чуму, — объяснил свою позицию Бурэй. — Возможно, ты столкнулся с какой-то другой болезнью, ведь подхватившие ее гоблины сумели выжить. Естественно, мы должны принять меры предосторожности в стенах монастыря и известить другие обители, чтобы тамошние братья открывали ворота лишь для избранных.
Глубоко подавленный, Фрэнсис вскочил и отшвырнул стул.
— А что будет с остальными? — спросил он, поводя рукой, словно желая объять весь мир.
Бурэй тоже поднялся, но неспешно, наклонился вперед и твердо уперся рукой в стол.
— Мы пока не знаем, действительно ли это розовая чума, — произнес он. — Но даже если худшее подтвердится, мы не знаем, насколько она успела распространиться и как будет распространяться в дальнейшем. Ты утверждаешь, что хорошо знаком с историей чумы. Тогда тебе известно, что были годы, когда от чумы страдали все вокруг, а иногда она появлялась лишь в отдельных местах и потом неожиданно исчезала.
— А как мы узнаем, что случится на этот раз, если спрячемся за монастырскими стенами и будем открывать ворота лишь немногим избранным?
— Мы узнаем об этом с течением времени, — отрешенно ответил Бурэй. — Здесь знание не является силой, друг мой, ибо наше знание о надвигающейся чуме — если дело дойдет до эпидемии — не даст нам возможности противостоять ей или остановить вовсе.
— Эпидемии можно избежать, если отделить больных от здоровых, — возразил Фрэнсис.
— Об этом люди знают давно, — напомнил ему Бурэй. — По правде говоря, это в большей степени забота королевских солдат, чем братьев из Санта-Мир-Абель. Полагаю, тебе известна одна старинная песня. Ты знаешь, что в ней говорится о магии самоцветов в борьбе с чумой.
Разумеется, магистр Фрэнсис Деллакорт прекрасно знал эту песню, слова которой говорили о полной обреченности и неотвратимом конце.
Один спасен, а двадцать мрут —
И так везде:
И там, и тут.
Святой отец, что к Богу вхож,
Чего ж себя ты не спасешь?
Пусть молятся уныло —
Их тоже ждет могила.
Песенки их спеты —
Хватай их самоцветы,
А трупы зарой, чтоб с глаз долой!
— Один из двадцати, — повторил Фрэнсис.
