Он раздвигает коленом мои бедра, и в тот же миг пальцы проникают в лоно. Мне больно, но я не буду молить о пощаде.
– Такая узкая, словно отдаешься мне в первый раз, – шепчет он, с силой вдавливая пальцы.
Его другая рука сжимает мою шею. Я не хочу плакать перед ним, но мне трудно дышать, из глаз невольно текут слезы. Он думает, что мне страшно? Глупец! Я мечтаю о том, чтобы его рука сильнее сжала мое горло. Закрываю глаза – не желаю смотреть на мужчину, которого пыталась полюбить. Зря я пришла. Такой, как он, не умеет прощать.
– Такая тонкая шея, – рука сильнее сжимает горло. – Чуть больше усилий, и я буду свободен от тебя. Навсегда.
– Давай, – хриплю я, бросая безумцу вызов. – Освободи нас!
Его пальцы замирают во мне, он прижимается лбом к моему лбу.
– Ненавижу! Ты – мое проклятие. Как только увидел тебя в храме с Ютэром, понял, что станешь моей погибелью, – шепчет муж, а я едва различаю слова.
Артур резко отстраняется от меня, поднимается с ложа и прикрывает подолом платья мою наготу. Я встаю с постели и жмусь к стене, наблюдая, как он надевает рубаху. Он смотрит на меня с такой ненавистью – иногда и взглядом можно убить. Муж хватает меня за руку и тащит за собой. Я замечаю, что служанок давно уже нет в комнате, как и воинов охраны у дверей. Мы идем узкими коридорами замка, спускаемся по лестнице и выходим из крепости во внутренний двор.
– Возьмите эту повозку, – король дает распоряжение воинам, что стоят на страже. – Везите королеву на площадь. Поднимите всех рыцарей. Будет казнь.
Артур поднимает меня на руки и забрасывает на повозку, сено смягчает удар. Он бросает мне накидку, что любезно подносит воин. Взмах руки, и повозка трогается. Я еду в окружении вооруженных рыцарей, словно преступница. Не оборачиваюсь и не смотрю на Артура. Он сделал свой выбор. И я свой тоже. Прошлой ночью я питала надежды о жизни с грубым, но справедливым королем. А сейчас не желаю мечтать, не хочу любить и устала ненавидеть. Я хочу лишь покоя. Богиня говорила, что я должна принять судьбу? Что ж, я покорно и с благодарностью принимаю свою смерть.
И вновь я стою на площади. Черный Храм упирается башнями в небо. Те же камни на мостовой, та же опальная королева. Только нет толпы зевак. И нет желающих спасти юную деву. Деревянный настил еще не убрали после недавнего празднества. Менестрели здесь рассказывали о любви и жизни. А сейчас огонь пропоет иную песню – о ненависти и смерти.
Несмотря на ранний час, все рыцари в сборе. Верховный жрец должен радоваться, но я не вижу в его глазах триумфа – лишь беспокойство. Артур сверлит меня темнеющим взглядом, слова полны злобы:
– Рыцари Дал Риады. Мы будем судить эту женщину за измену мужу. Королева Гвенвифар, что ты скажешь в свое оправдание?
Я качаю головой, отказываясь от прощальных речей. Лишь улыбаюсь, не отводя взгляд от короля.
Юный воин охраны подносит Артуру зажженный факел, а другой рыцарь уже расстилает солому у моих ног.
– Ты виновна в измене, – злится король. – Проси пощады. На коленях!
Артур хочет меня подчинить, но он выбрал не ту женщину. Сквозь слезы и дым от зажженного факела я не различаю лиц, лишь слышу голос Ланселота:
– Артур, остановись! Ты хотел поединок со мной. Так сразись за нее, как мужчина.
– Сражаться с тобой? – рычит Артур. – За такую, как она?
– Она лучшая из всех женщин на земле, – мой Ланселот красиво говорит, но его слова уже не трогают мое сердце. – Я буду бороться за нее.
– Глупая борьба, – возражает Артур. – Хоть она и предала меня, но все еще моя жена.
Я различаю голоса и звон мечей.
– Не нужно, Ланселот. Не дерись с ним, – умоляю рыцаря. – Я недостойна такой чести.
– Ты достойна того, чтобы за тебя умирали, – раздается голос Ланса.
Мирдин и рыцари хотят вмешаться в эту бессмысленную борьбу. Маг просит одуматься – никому не нужна смерть короля. И смерть благородного рыцаря тоже. В этой игре можно пожертвовать лишь одной фигурой.
Замечаю порез на запястье Артура. Разъяренный король роняет на землю факел, делает выпад, раня Ланса в плечо.
– Остановитесь, – умоляю я рыцарей, но меня не слышат.
Они увлечены поединком, позабыв о причине.
Я поднимаю глаза к небу. Ветер обдувает кожу, приветствуя меня. Я сетую ему на то, что устала. Рассказываю про то, что хотела любить, но не вышло. Говорю о том, что хотела править – не дали. И я устремляю взор на оставленный факел и заклинаю стихию прийти мне на помощь. Ветер тут же разносит огонь по земле, тот змейкой ползет к деревянному настилу, подхватывая травинки на своем пути. И вот я уже чувствую, как жар от огня разливается под ногами.
Голоса и звон оружия смолкают, Артур кричит:
– Мордред, ты ближе! Помоги ей!
В отдалении звучит голос Ланса:
– Гвен, любовь моя, я спасу тебя!
Но языки пламени уже лижут мое тело, в глазах темнеет, и последнее, что я слышу – слова друга:
– Гвен, не закрывай глаза! Борись! Призови стихию воды!
Мордред пытается мне что-то сказать, но я уже не различаю слов. И улыбаюсь ему:
– Позвольте мне уйти. Прощай.
Выкрики Артура похожи на рычание раненого зверя. Но слова раскаяния уже не тревожит мое сердце – я растворяюсь в темноте. Наконец-то боги услышали мой призыв о смерти.
Глава 32
Я не виню его в том, что приговорил меня к казни за измену. Но простить не могу. И теперь я оплакиваю мужчину, которого могла бы полюбить.
– Гвен, открой глаза, – слышу тихий ласковый голос.
Кто-то гладит по голове, ощущаю чужое дыхание на губах.
– Гвен, вернись ко мне, – шепчет мой незнакомец.
Но я не хочу возвращаться. Мне хорошо в темноте. Здесь так спокойно, и нет боли. Боль… Чувствую зуд в ногах, сильно стягивает кожу. Я открываю глаза и вспоминаю. Костер, боль и крик Артура. Неужели, он спас меня? Боюсь столкнуться с черными, как ночь, глазами полководца, но смотрю в ореховые глаза друга.
– Слава богам, ты вернулась, – Мордред гладит мое лицо.
Он сидит рядом на кровати, тут же подносит кружку с питьем к моим пересохшим губам.
Я делаю глоток и задаю свой вопрос:
– Я же умерла, сгорела. Или нет?
– Нет, – улыбается друг, но в его глазах я вижу грусть. – Я вынес тебя, успел. У тебя обгорели ноги, но мать сделала мазь. Все пройдет.
Я стараюсь осмыслить то, что он только что сказал. У меня обгорели ноги, видимо, поэтому такая боль. Но меня кто-то лечит – какая-то добрая травница, его мать. Вдруг мысль стрелою пронзает сознание. Его мать – Моргауза, а значит я…
