— Говорили, — признал Заэль.
— Понимаю, что обстоятельства складывались не в твою пользу, особенно в такой грязной помойке, как J. Но я надеялся. У тебя светлая голова, Заэль Эффернети. Если бы ты примкнул к школуму, поучился бы, то, может, и нашел бы себе достойное местечко. Ты мог справиться. Мог выковать собственную жизнь, невзирая на любые обстоятельства. Но, полагаю, ты предпочел более легкий путь.
Как ни странно, но Кюс неожиданно почувствовала желание защитить мальчика. Казалось, что Заэль вот-вот заплачет.
— Заэль не выбирал легкого пути, доктор, — спокойно проговорила она.
— Да, в этом-то вся соль, верно? — сказал медик. — Жизнь, которую выбирают люди вроде вас, всегда кажется легкой поначалу. Несколько рискованных предприятий, быстрые деньги. Но конец ваш никогда не бывает легким.
Кюс поймала взгляд Заэля, и оба рассмеялись.
— Я сказал что-то смешное? — спросил Белкнап.
— Просто истерика, — сказала Кюс. — А теперь ответьте мне. Почему вы оставили практику районного врача?
Неотразимые голубые глаза Белкнапа уставились прямо на нее.
— Я ее не оставлял. Хотите знать, как все вышло? Отлично. Меня выгнали. Департамент Медика уволил меня и лишил права практиковать. Они отобрали у меня диплом, потому что я был признан виновным в серьезной врачебной ошибке. Теперь довольны?
— О Трон, Заэль! И ты привел меня к нему? Нам нужен настоящий врач, а не некомпетентный шарлатан!
— Спроси его почему.
— Что?
— Спроси доктора, почему ею выгнали.
— Почему? — спросила Кюс.
— Я уже сказал. Врачебная ошибка. Тяжелый случай профессионального несоответствия, нарушение присяги Медика Империалис.
Кюс покачала головой, сунула руку в карман и протянула Белкнапу горсть мелочи.
— Уходите на следующей остановке. Возвращайтесь назад. Извините, что побеспокоили вас. Нам придется найти кого-нибудь еще. Кого-то компетентного.
Заэль вскочил.
— Скажите ей! — закричал он. — Скажите ей причину, доктор!
Белкнап поглядел на него:
— Это не имеет значения, Заэль.
— Скажите ей!
— Это мое личное дело.
Заэль обернулся к Кюс:
— Его выгнали за мошенничество! Вся проблема была в деньгах! Он только пытался… Во имя Трона, доктор, объясните же ей! Я не знаю, как все это описать!
Белкнап сделал глубокий вдох.
— Как районный врач, я был ограничен в бюджете. Его совершенно не хватало. Вы же видели, что происходит в J. Я едва справлялся. Недоедание, беспорядочные свалки токсических отходов, наркомания, хронические болезни. Люди умирали — действительно, на самом деле умирали — только потому, что я не мог позволить себе всех принять. Поэтому я попытался переиграть систему. Я заполнял фальшивые свидетельства, указывал рабочие расходы, которых на самом деле не было, обманывал систему социального обеспечения, потому что только так можно было увеличить бюджет и приобрести необходимые вещи. Вещи, в которых нуждались мои пациенты. Потом Администратум поймал меня на горячем. Мою лицензию порвали, а самого выгнали и сказали, что мне еще повезло, что я не оказался в тюрьме.
— Видишь, — обратился Заэль к Кюс.
— Поэтому вы просто продолжаете практиковать, невзирая ни на что? — спросила Кюс. — В качестве подпольного медика?
— Послушайте, мадам-друг-Заэля. Официальные больницы автоматически отказывают в помощи любому человеку из клана, раненному в уличных столкновениях. Любому наркоману. Любому, кто утратил удостоверение личности. Любому ребенку, не имеющему зарегистрированного родителя или опекуна. Администратум, исходя из каких-то собственных расчетов, рекомендует наличие одного практикующего медика на пять тысяч граждан города. А вы знаете, что происходит здесь, в Петрополисе? Один врач на сто тысяч жителей. Сто тысяч, вы представьте! Думаете, Бог-Император Человечества радуется, глядя на то, что тут творится? Я просто пытаюсь уменьшить статистику!
Вагон закачался. Лампы снова мигнули. Поезд стал притормаживать. Белкнап подобрал рассыпавшуюся мелочь.
— Удачи, — сказал он. — Заэль, может быть, уже слишком поздно это говорить, но постарайся быть хорошим мальчиком, ладно?
Поезд задрожал и остановился. Открылись автоматические двери.
Белкнап попытался подняться, но Пэйшэнс застыла прямо перед ним.
— Меня зовут Пэйшэнс Кюс, — сказала она.
— Патрик Белкнап, — ответил он.
— А разве не доктор Патрик Белкнап? — спросила она.
В течение нескольких долгих мгновений они смотрели друг на друга.
— Сядьте, сэр, — сказала она. — Вы нам подходите.
Он сел.
— Пэйшэнс Кюс, значит? Не отказался бы узнать, как же вас зовут на самом деле.
— Даже и не мечтайте, — ответила она.
Двери заскользили, закрываясь, и поезд тронулся дальше.
Глава девятая
Там, где общий блок Q выходил на залив, в ночи мерцал огонь маяка. Это был один из двадцати девяти стационарных маяков, обрамлявших извилистое побережье Петрополиса.
Из сплошной стены ливня вырвался частный флаер, приземлившийся на свои восемь шарнирных лап посреди каменного дока. Сложив крылья, он зашагал вперед, пока весь его корпус не скрылся под защитным навесом.
Вход в здание маяка освещался дрожащими огоньками свечей и светосферами. Магус-таинник Леззард и приблизительно сорок провидцев Братии стояли на ветру и дожидались.
Из открывшегося в боку флаера люка вышли три фигуры и зашагали плечом к плечу к дверям.
Справа от Орфео Куллина, облаченного в синий деловой костюм, шла Лейла Слейд, нарядившаяся в темно-красные тона. Правая рука женщины поглаживала рукоятку пистолета, покоящегося в кобуре на поясе. Лейла внимательно поглядывала по сторонам, выслеживая любое движение в сумраке, разгоняемом только светом фар, который рассеивался под дождем.
Слева от Куллина вышагивал Саул Кинер, подпольный псайкер. В течение долгих лет он процветал, продавая свои услуги на черном рынке Петрополиса клиентам, в которых не было отбоя. Это был низкорослый и тучный мужчина. Прекрасная одежда говорила о его богатстве, а телосложение просто кричало о непристойно роскошной жизни, даруемой его ремеслом.
В повадках Кинера сквозили признаки маниакальной одержимости. Он постоянно потирал друг о друга свои пухлые, похожие на сосиски пальцы. Лицо его периодически сводили судороги и нервный тик, заставлявшие раскачиваться круглый двойной подбородок.
В жирных руках Кинер держал управляющую сферу. Ему пришлось несколько часов не выпускать ее из рук, чтобы наладить симпатическую связь с инкубулой.
