— Думаю, вам будет приятно узнать, что процент вероятности не уменьшился. На самом деле, — произнес Стефой, — он, может быть, даже вырастет. Хотя Трайс до сих пор жив, его детерминативная роль изменяется.
— Так я и предполагал. Трайс напуган и будет осторожничать. Он будет держаться в стороне, чем очень нас обяжет. Отлично. Я рад.
Артуа извлек из кармана кусочек бумаги.
— А вот и один из свежайших детерминативов, чья роль стремительно выросла за последние десять часов.
— Интересно. Его роль отрицательна? — спросил Куллин.
— Нет, он оказывает позитивное воздействие, — ответил Артуа.
Куллин взял бумажку и прочитал написанное на ней слово.
— Опять имя. Нам известно, кто это? На что оно указывает?
— Пытаемся выяснить, — ответил Стефой.
— Белкнап, — пробормотал себе под нос Куллин. — Белкнап…
Добрый доктор ушел, чтобы вернуться только на следующий день. Кара спала, и в «Доме грусти» было тихо. Карл Тониус оставил свои гудящие когитаторы и стену, обклеенную бумажными карточками, и зашагал по коридорам и лестницам дома, намереваясь прочистить мозги и дать отдых рукам.
Он чувствовал себя больным и знал почему. Карл старался выкинуть это из головы, но ничего не получалось. Ломка. Нельзя было доводить до этого. Нельзя. Карл понимал, что совершает большую глупость и что если он не остановится, то все выплывет наружу и будет…
Все будет очень плохо.
Карл остановился перед зеркалом в прихожей. Он увидел себя: утомленного и явно больного. Его кожа была бледной и сухой, под глазами образовались темные мешки. «Но, тем не менее, — подумал он, — я все еще выгляжу потрясающе». Черные туника и брюки, черные ботинки. Сегодня он выбрал скромную утонченность, изящно подчеркнутую казуритовой брошкой на отвороте.
Затем Карл понял, что делает. Он смотрит в зеркало. Смотрит в зеркало, в зеркало, в…
Он попытался отвести глаза, но его затянуло уже слишком глубоко. Тониус отправился в свою комнату, открыл потайное отделение саквояжа и достал оттуда один из красных бумажных свертков.
Он развернул его трясущимися руками, сделал глубокий вдох и уставился во флект. Какие чудеса он увидит в этот раз? Какой экстаз он…
Он ослеп. Нет, не ослеп. Оглох. Нет, не оглох…
Падение. Он падал. В яму, наполненную чернейшим дымом Старой Ночи… И вспыхивали забытые светила, проваливаясь в забвение, и охающее стенание потрескивало, точно ненастроенный вокс.
И что-то кружило рядом в темноте, сопровождая его в бесконечном падении… Рот Тониуса раскрылся в крике, но не издал ни звука.
Рядом мчалось нечто бледное и холодное и в то же время пылающее, нечто страдающее от боли и изувеченное, нечто древнее.
Нечто ужасное. Необъятный, невыразимый страх скрутил тело Карла Тониуса и задышал, точно зверь, за стенкой его глаз.
Кровь Карла превращалась в лед, потрескивающий в венах. Сердце остановилось, налив грудь мертвой, свинцовой тяжестью. Его глаза наполнились огнем.
И он умер.
Глава семнадцатая
Жуткий, ошеломляющий удар сотряс его затылок. Это оказался пол. Он лежал на спине, дергаясь и издавая горлом булькающие звуки, но затем затих.
Секунды текли с неторопливостью ледника. Когитаторы, переведенные в автоматический режим, пощелкивали и гудели. Свет ламп играл на коробочке с загадками и осколках флекта на полу.
Карл неожиданно захрипел и сел. Одышка терзала легкие, глаза постоянно смаргивали. Он пытался вспомнить, где находится. И кто он. Во рту тек отвратительный привкус.
Он огляделся и начал вспоминать. Увидел лежащий рядом с ним на полу флект.
— О боги… — пробормотал Тониус. Глупо, глупо, глупо…
Он с трудом поднялся на ноги. Кожу под холодной и промокшей от пота одеждой покрывали мурашки. Он старался не думать о том, что увидел в этот раз. Глупо! ГЛУПО!
— Плохой приход, — произнес он дрожащим голосом. — Ничего больше. Просто плохой приход. И все это только твоя дурацкая ошибка…
Он наклонился и собрал осколки флекта, завернув их обратно в бумагу и спрятав в саквояже.
Неожиданно он резко развернулся. Как долго продолжалась отключка? Карл посмотрел на хрон, стоящий на столе. Час. Как минимум пропал целый час.
Что-то закричало, заставив его подпрыгнуть на месте. На долю секунды ему показалось, что это снова то плачущее стенание, что сопровождало его в падении в яму и…
Не было никакой ямы. Никакой тьмы. Никакого стенания. Он тяжело задышал, пытаясь справиться с паникой. Все это было только сном, просто спазмами его сознания. Все было в порядке.
Снова раздался крик. Он доносился из коридора.
— Проклятье! — произнес Карл. — Скох!
Тониус отпер дверь и заглянул внутрь. Скох сидел на стуле, уставившись на него.
— Ну, наконец-то, — сказал он. — Я звал тебя. Кричал целую вечность.
— Хорошо, я уже здесь. В чем дело?
Скох поднял скованные руки.
— Все то же самое. Судороги.
— Я думал, что доктор дал тебе мазь, — сказал Карл.
— Для кожи, но не от судорог, — произнес Скох.
— Ладно. — Карл вошел в комнату и остановился на самой границе досягаемости цепи. — Ты уже все знаешь. Показывай.
Скох поднял руки, демонстрируя, что наручники туго стискивают его запястья.
Карл достал из кармана ключ и бросил его Скоху. Охотник поймал его, отпер наручники и принялся растирать запястья.
— Хватит, — сказал через некоторое время Карл.
— Еще минутку, — ответил Скох, разминая воспаленные суставы.
— Немедленно, — сказал Карл.
Бросив на него злобный взгляд, Скох снова замкнул наручники. А затем бросил ключ обратно Карлу.
— Показывай.
— А что с твоим носом-то случилось? — спросил Скох.
— Чего?
— У тебя кровь идет, — произнес Скох.
Карл потрогал лицо и увидел красные капли на своих пальцах.
— Проклятье! — выругался он и выбежал, захлопнув и заперев за собой дверь.
Он поспешил к зеркалу в коридоре. Кровь не только обильно текла из носа, кровью ужасно налились его глаза.
— О Трон… — прошептал Карл.
Фивер Скох подождал несколько секунд, а потом высвободил руки из наручников. Хотя он и неплотно замкнул их, но они все равно ободрали ему руки. Жирная мазь, которую дал доктор, помогла. Без этой мази…
Он направился к двери, зная, что она заперта. Осторожничать времени не было. Это был шанс… мимолетный шанс.
