Кара качает головой и садится на одну из каменных скамей. За прошедшие годы я привык к тому, что она восхитительна. Она не так красива, как Кюс, но ее красота теплее, привлекательнее, а тело женственнее. Я даже познакомился с ее телом изнутри, неоднократно «надевая» его. Кару я могу с наибольшим правом назвать своей «любовницей», хотя бы и в таком извращенном смысле. А теперь в ее жизни появился другой. Человек, способный подарить ей то, чего никогда не смогу дать я, — простые радости жизни. Мне известно, что и она понимает это. Теперь ей более чем неприятна мысль о том, чтобы я влез в ее тело. И я ругаюсь на себя, но не могу не чувствовать себя рогоносцем.
Меня удивляет и — в этом очень трудно признаться — восхищает ее стойкость.
— Так что насчет важности завершения дела? — спрашивает она.
— Ее слишком переоценивают.
— С каких это пор? — фыркнула Кара. — Грегор всегда стремился к предельной завершенности.
— И вспомни, чем это для него кончилось. Это не для меня. Я радикален ровно настолько, насколько это удобно. И не собираюсь погружаться глубже и превращаться в отступника.
Я чувствую внезапно поднявшееся в ней разочарование, хотя и не касаюсь ее сознания. Она просто не может этого скрывать.
— А что насчет всех остальных, Гидеон? — спрашивает она.
— Что?
— Неужели вы не думали о том, что и нам необходима эта завершенность? После того, что случилось на Маджескусе? Ради Норы, Уилла и Элины? Ради Зэфа?
— Это низко с твоей стороны.
— Зато правдиво.
— Служение уже само по себе — награда.
— Не совсем, — произнесла она, поднимаясь. — Хотя вам, возможно, это и подходит.
— А я думал, что ты обрадуешься.
— Обрадуюсь?
— Мы пробудем здесь еще неделю, чтобы привести все дела в порядок. А затем возвратимся на Юстис Майорис. Как только мы окажемся там, начнется длительный, обстоятельный процесс оценки нашей деятельности и составления отчетов. Команда окажется на отдыхе. Самое время для пересмотра своей жизни и ее реорганизации. Для перемен. Мне казалось, что ты будешь рада такой возможности.
— И снова, что значит «paдa»?
— Я чувствую кое-что излучаемое твоим сознанием, Кара. И мне кажется, я понимаю, в чем дело.
Нет ничего особенного в моем сознании.
— Кое-что…
— Нет там ничего! Можете даже влезть в мою голову, если вам так хочется! Любуйтесь! Но хватит строить предположения, видя только поверхностные чувства! Там нет ничего особенного!
— Хорошо.
— Я честно говорю.
— Я понял.
Она уставилась на меня и кажется сердитой. Или виноватой?
— Не стану проникать в твое сознание. Я доверяю тебе.
На какой-то мимолетный миг Кара опускает глаза, а затем разворачивается, чтобы уйти.
— Нам необходимо закончить дело, — произносит она.
— Мы это уже сделали. На Юстисе Майорис. Теперь осталось только убрать за собой.
— Но у вас была догадка, — говорит она. — Ваши инстинкты подсказывают, что он здесь.
— Кара, мне крайне неприятно унижаться в твоих глазах, но скорее всего я просто занимался самообманом. Мне хотелось покончить с Молохом, а мысль о тяжкой рутине, ожидающей на Юстисе, была слишком непривлекательна. Вся эта погоня превратилась в «замещающую деятельность», я просто оттягивал неизбежное. Да, у меня возникла догадка. Но только догадка, а они далеко не всегда оказываются верны.
— Ваши — всегда, — произносит она.
Трон, эти слова теперь будут преследовать меня.
— Не на сей раз. Молоха здесь нет. Моя догадка оказалась пустым звуком. Пора остановиться и заняться чем-нибудь полезным.
Глава четвертая
Обнаженный Орфео Куллин лежал ничком на суспензорной кушетке, позволяя граферу закончить работу над последним деянием, которое тот изображал на его пояснице. Куллин находил весьма стимулирующим легкое покалывание и пощипывание игл графера. Покой давал ему время и свободу для размышлений. Едва заметная боль подстегивала ход его мыслей. Разум казался огромным работающим мотором, который, не сбавляя оборотов, позволял извлечь пользу даже из отдыха. Время подумать, приглядеться, шаг за шагом обойти всю проблему и изучить ее со всех сторон.
— Мой опыт гласит, — вслух произнес он, — что в Империуме полно дыр, и весь фокус только в том, как обнаружить эти дыры и как воспользоваться ими.
Не отрываясь от своих стальных игл и иногда обмакивая их в горшочки с чернилами, выставленные рядком возле его коленей, графер пробубнил что-то в ответ. Он не понимал слов Куллина, поскольку тот говорил на идрише, одном из диалектов Мутных Звезд. Графер подумал, что его клиент просто пробормотал какую-то молитву об избавлении от боли. Люди часто воспринимали уколы игл как невыносимое мучение.
— Я хочу сказать, что миллиарды и миллиарды жизней управляются и контролируются бюрократией, достигшей невероятных размеров. Понимаете, нужно только найти пустые места. Бреши. Вам нельзя разрушать систему, поскольку это обнаружит вас. Достаточно заполнить пустые места в структуре и исчезнуть.
Графер снова что-то буркнул.
Куллин покачал головой. Дураки, болваны. Все они были дураками и болванами. Все, кроме Молоха и Рейвенора. Ради обманчивого грядущего ему пришлось влезть в текущее дело. С этой задачей могли справиться всего несколько человек. Но он оказался единственным претендентом. К тому же ожидалось вознаграждение. И какое вознаграждение!
Тихо загудела периметральная сигнализация эксклава. Люциус Уорна поднялся и отправился проверять. До того огромный охотник за головами с изуродованным шрамами лицом, которого на службу Куллину привели судьба и стечение обстоятельств, неподвижно восседал в темном углу комнаты, подобный каменному идолу. Орфео восхищался исключительностью Уорны, хотя и предпочитал обычно работать с более изящными, тонкими инструментами. Но порой трудно было обойтись без грубой физической силы и огневой поддержки, какую мог предоставить только такой зверь, как Уорна.
Через минуту или около того охотник за головами снова возник в дверях продолговатой комнаты, сопровождаемый Лейлой Слейд и самим Молохом. На сквозняке затрепетало пламя свечей.
— Лейла! Зигмунд! — воскликнул Куллин, поднимая взгляд.
— Это называется — занят делами? — спросила Слейд, усмехаясь. — Занят тем, что валяешься с голым задом?
— Не издевайся, Лейла, — засмеялся Куллин. — Этот добрый сэр с иголками уже почти закончил работу.
Они разговаривали на низком готике, поэтому графер смог их понять.
