– Ничего. Во вторник утром, отдав кассету вам, я перерыл весь его кабинет, однако ровно ничего не нашел. Смотрел чертовски внимательно, благо спешить было некуда. После Би-би-си он поехал прямиком домой, оттуда позвонил на работу, сказал, что простудился и сегодня не придет. Оно и понятно: я и сам черт знает как вымотался. Ему хотя бы удалось три часа поспать! Весь день Уэлли отдыхал дома – спал, смотрел телевизор, немного возился в саду.
– Жена не спрашивала, где он был?
– Нет. Это обычная часть его работы: инспектировать атомные электростанции внезапно и без предупреждения, в том числе и среди ночи. Вчера он пошел на работу и не разговаривал ни с одной живой душой. Даже не звонил.
– Просто Джекил и Хайд, – пробормотал Файфшир.
– Если Би-би-си не предаст эту запись огласке и даже не упомянет о ней, разве русские не удивятся? Они, скорее всего, ждут, что на фоне поисков Квойта новость об этой записи появится во всех газетах и на всех телеэкранах страны.
– Да, думаю, держать ее в тайне не стоит. А задержку можно объяснить тем, что в Би-би-си проверяли, не фальшивка ли это, и пришли к выводу, что запись подлинная. Мы ведь не хотим, чтобы наши русские друзья узнали, что нам что-то известно.
– Тем более необходимо найти Квойта до того, как его посадят на самолет.
– Не так-то это легко – найти его.
– Если он летит на самолете определенным рейсом, значит, его привезут в аэропорт Хитроу. А как иначе? Не на лету же они его в самолет запихнут и не на аркане потащат!
– И как, по-вашему, он попадет в Хитроу? – сухо спросил Файфшир. – В вагоне первого класса с большим плакатом на груди: «Я бегу в Россию»?
– В багажном отделении, – ответил я.
– Русские не дадут нам и близко подойти к своему багажу. Можно не надеяться, что нам удастся на него взглянуть.
– А если перехватить Квойта раньше, до багажного отделения?
– Тогда придется останавливать и обыскивать весь транспорт, прибывающий в Хитроу и к пассажирским, и к грузовым терминалам. Получится пробка миль на пятьдесят – и все равно никакой гарантии, что мы его найдем. Бедолагу запросто могут засунуть в какой-нибудь контейнер и запрятать поглубже в кузов грузовика – а перерыть все контейнеры, едущие в Хитроу, мы точно не в силах.
– Разыскать Квойта до того, как его повезут в аэропорт? Скорее всего, русские держат пленника на конспиративной квартире. У нас ведь есть список русских конспиративных квартир?
– Дом на северо-западе Лидса. Особняк с двадцатью семью спальнями близ Севинокса. Особняк с одиннадцатью спальнями близ Киренчестера. Замок с сорока четырьмя спальнями вблизи Энгмеринга в Сассексе, сейчас используется как загородный клуб. Дом с девятью спальнями и поместье площадью в восемнадцать с половиной тысяч акров, включающее в себя две деревни и сорок восемь служебных построек, в тридцати милях от Абердина в Шотландии. Семь домов разных размеров разбросаны по Лондону. Это те двенадцать конспиративных квартир, которые нам известны; а есть еще не менее двадцати пяти, о которых мы лишь догадываемся. Сегодня утро четверга, самолет Квойта вылетает в десять утра в понедельник – значит, у нас меньше четырех дней. За это время придется получить чертову прорву ордеров на обыск, постучать в чертову прорву дверей и обшарить множество чуланов, подвалов и шкафов.
Наступило долгое молчание; Файфшир дымил сигарой, я раздумывал.
– Если мы перехватим Квойта, – сказал я наконец, – то, возможно, сумеем выяснить, что задумали русские. Если нет, придется ждать их следующего шага. А как насчет отдыха Уэлли на яхте у Шледера? Вы выяснили о Шледере что-нибудь еще?
– О да, – мрачно ответил Файфшир, – выяснил, и немало.
Глава 8
По взлетной полосе московского аэропорта Шереметьево разгонялся «Ил-62». Четыре турбореактивных двигателя Кузнецова жадно поглощали керосин и превращали эту драгоценную жидкость в нечто еще более драгоценное, по крайней мере, для пилота – толчок силой в девяносто две тысячи фунтов, способный разогнать «Ил» до ста сорока миль в час. Именно такая скорость требуется, чтобы оторваться от взлетной полосы.
При прочих равных капитан Юрий Громкиян предпочитал летать летом; однако, когда самолет набит под завязку и несет максимальный вес, большая плотность воздуха делает полет безопаснее. В этот ноябрьский день, когда температура воздуха в четыре часа дня около нуля, «Илу» нужен разгон на четыреста ярдов короче, чем летом.
Краем глаза капитан смотрел, как второй пилот Виктор Киевич в последний раз проверяет двигатели и навигационные приборы, готовясь считывать показатели скорости. Сам Громкиян не отрывал взгляд от узкой ленты взлетной полосы, что расстилалась перед ним, становясь все короче и короче.
– Сто двадцать. сто тридцать. сто тридцать пять. – начал считать Киевич.
Через три секунды они достигнут точки невозврата, точки, после которой нужно взлететь – или разбиться, ибо, не взлетев, самолет пробьет ограждение, пересечет шоссе и протаранит здание аэропорта.
– Один-четыре-ноль!
Громкиян потянул штурвал на себя: нос самолета задрался и взлетная полоса стремительно ушла вниз. Когда он только учился летать – еще на одномоторных самолетах, – сразу после взлета следовало слегка толкать штурвал вперед, чтобы обеспечить доступ воздуха под крылья; но этот огромный самолет поднимали не воздушные потоки, а мощные реактивные двигатели. Держа нос самолета под углом семнадцать градусов кверху, полностью открыв дроссели, Громкиян приказал Киевичу убрать шасси. Тот передвинул рычаг в верхнее положение, а затем нажал на кнопку, отключающую световое табло «Не курить» перед одним из пассажирских мест – местом номер 169.
Оба пилота знали, что в этом кресле путешествует особенно важный пассажир – заместитель главы КГБ Николай Стачинов
[8]. В этот воскресный день он летел в Лондон, а на следующее утро должен был вернуться в Москву. Стачинов курил сигареты одну за другой, и экипажу ясно дали понять, что ради него надо пренебречь обычными правилами.
На высоте в две тысячи футов, где появились первые клочья облаков, Громкиян включил автопилот, уже запрограммированный на полет в Лондон. Почти сразу самолет накренился, делая широкий плавный поворот налево и вверх, а затем начал выравниваться.
– Виктор, чем займешься вечером в Лондоне? – спросил Громкиян.
– Нажрусь гамбургеров из «Макдоналдса» и трахну сисястую негритяночку.
– Чур я с тобой! – воскликнул Йолеф Стиц, бортинженер, сидевший сзади.
– И я! – ухмыльнулся Громкиян.
– Я с вами, – добавил радиооператор Василик.
Кивнул и навигатор Коржов.
– Ботник из посольства обещал все организовать. Говорит, негритянка в Лондоне стоит сорок рублей.
