Три автомобиля, что следили за Уэлли сегодня, время от времени меняясь местами, отличались и по маркам, и по цветам от тех, что дежурили вчера вечером. Ни один автомобиль не использовался чаще раза в неделю.
В 6:20, как обычно, все три машины двинулись за Хорасом Уэлли в центр Лондона – и все слышали, как он включил Четвертый канал, прослушал окончание «Сельского часа», а потом сделал радио погромче, чтобы послушать новости.
Первой новостью в этот понедельник стало убийство четверых военных в Белфасте. Второй – резкое снижение прожиточного минимума. Третьей – исчезновение сэра Айзека Квойта, руководителя Британского управления по атомной энергетике. Последний раз, сообщил диктор, его видели в субботу после полудня: сэр Айзек выгуливал пойнтера в лесу Эшдаун близ своего дома в Сассексе. Пес вернулся домой один, а сэр Айзек бесследно исчез. Эту информацию диктор утренних новостей сообщил народу – по крайней мере, той части народа, что поднялась спозаранок, включила Четвертый канал и стала слушать новости, – идеально подходящим к случаю озабоченным, даже мрачным тоном. Полиция, добавил он, предполагает, что совершено преступление, и перешел к другим новостям, оставив слушателей гадать, кто стал главным подозреваемым – неужто пес?
К тому времени, как серо-голубой «Кавальер» въехал на подземную парковку на Чарльз-Секонд-стрит, под зданием Управления по атомной энергетике, и звуки радио превратились в треск помех, Хорас Уэлли, а с ним и шестеро наблюдателей в трех машинах выслушали эту историю еще пять раз. Дважды послушали они жену сэра Айзека Квойта, рассказавшую во всех подробностях, как муж был одет, когда уходил, что сказал ей на прощание (ничего особенного), а также о том, что за обедом он попросил добавку пудинга – готовился долго не возвращаться домой? Еще она поведала, что пес вернулся с замороженной бараньей ногой в пасти: но это не свидетельствовало ровно ни о чем, кроме того, что пса либо дома плохо кормят, либо он просто склонен таскать все, что плохо лежит.
– «Дафна» входит в здание!
Я выключил передатчик, вмонтированный в карандаш. «Дафна» – кодовое имя Хораса Уэлли. Взглянул на часы: беспокоиться не о чем, ровно семь утра. Я зевнул, мысленно проклиная Уэлли на чем свет стоит. Являться на работу в семь утра – по-моему, ничего хуже и быть не может; за семнадцать дней я к этому так и не привык. Мой циркадный цикл не настроен на нежное сияние рассвета, я предпочитаю начинать день через несколько часов после того, как солнце поднимется над горизонтом, – и начинать его с нескольких чашек крепкого черного кофе, по возможности, принесенного обнаженной красоткой мне в постель. Увы, в меню забегаловок, начинающих работу в 6:15, такие услуги не значатся.
Я извлек из кармана пачку «Мальборо», но, подумав, убрал обратно. Бросать курить я не собирался – люблю курить, – однако пообещал себе серьезно сократить число сигарет и уж точно не начинать с семи утра. Что ж, если я умру от рака легких, буду знать, кого в этом винить – Уэлли. Ненависть к его расписанию и мысль, что чем скорее я его на чем-нибудь поймаю, тем скорее вернусь к нормальной жизни (насколько возможна нормальная жизнь при моей работе), побуждала относиться к этой задаче с чувством, опасно напоминающим энтузиазм.
В Управлении по атомной энергетике мне выделили кабинет – на удивление маленький и скромный для «крутого аналитика», зато расположенный в тихом углу здания, окнами на Чарльз-Секонд-стрит, и с двумя необычными для рабочего кабинета свойствами. Во-первых, при закрытых дверях он был полностью звуконепроницаем. Во-вторых, в задней стенке моего письменного стола скрывался двадцатидюймовый телевизионный экран, соединенный с тремя телекамерами и множеством микрофонов двумя этажами выше, в кабинете Хораса Уэлли.
С семи утра до без четверти пять вечера я смотрел и слушал, чем Хорас Уэлли занимается на работе. С десяти до пяти минут одиннадцатого он выпивал чашку кофе. С часа до четверти второго неторопливо съедал яйцо, цельнозерновой сэндвич с кресс-салатом, второй такой же с мясом и чатни, закусывал двумя шоколадными батончиками и запивал пакетиком молока. Все перечисленное готовила и укладывала ему в портфель жена. С пятнадцати до двадцати минут четвертого пил горячий чай. Одним словом, место ресторанного критика в «Мишлене» Хорасу Уэлли не светило.
Если не считать кратких перерывов на еду и питье, на работе Уэлли трудился как проклятый. Должность его официально называлась «инспектор систем безопасности», а задача заключалась в том, чтобы следить за состоянием систем и процедур безопасности на всех шестнадцати АЭС Великобритании, а также за тем, чтобы обслуживание их не выходило за рамки бюджета. А еще ему надлежало проверять работу Службы инспектирования ядерных установок и Национального комитета радиологической защиты и анализировать их рекомендации.
Как правило, Уэлли работал, не выходя из кабинета; однако в его обязанности входили и инспекционные поездки – и дабы эффективно выполнять контролирующие функции, он обладал правом свободного доступа на любой квадратный дюйм любой АЭС в Великобритании.
Впрочем, в последние семнадцать дней он не ездил никуда, да и вообще ровно ничего интересного не делал. Скрытая камера над столом мистера Уэлли позволяла мне читать все поступающие к нему документы. Увы, ни один из них не представлял литературного интереса. Шла третья неделя октября; со времени моей встречи в уборной с Ахмедом, так жестоко оборванной, прошло больше шести недель. За этот срок в список тем, о которых я научился рассуждать легко и свободно, в сущности, не зная о них ровно ничего, добавился еще один предмет – как несложно догадаться, атомная энергетика. Побывав на всех атомных электростанциях в Англии, проведя в Управлении по энергетике семнадцать дней, я пусть и не научился строить атомные станции, зато уже вполне представлял, как их взрывать. Впрочем, если у нашего друга и было на уме что-то подобное, за семнадцать дней он ничем этого не проявил.
Однако сегодня в 13:00 вместо того, чтобы достать сэндвичи, мистер Уэлли встал из-за стола, натянул пальто, подхватил портфель и был таков.
Я выхватил рацию-карандаш, нажал на кнопку и проговорил:
– «Дафна» выходит.
Затем нажал кнопку еще раз, переключаясь на прием, и подошел к окну. Прошла пара минут – никаких признаков Уэлли. Я сообразил, что он, должно быть, спустился на парковку: если так, я его отсюда не увижу – выезд с парковки с другой стороны здания. Я поднес к уху заостренный конец карандаша. Туда был встроен крохотный направленный микрофон: поднеся его к уху, я все отлично слышал, а вот другие люди, даже стоя со мной рядом, не смогли бы расслышать ни звука.
Прошла еще минута, и из карандаша донесся голос:
– Это «Шейла». Видим ее.
У нас принято давать женские кодовые имена и объектам, за которыми следим, и машинам наблюдения. Три сегодняшние машины носили имена «Шейла», «Мейвис» и «Этель». Сам я был «Кэрол».
– «Шейла», оставайтесь с ней, – велел я. – Выезжаю.
Из здания я вышел через главный вход, свернул налево и подошел к серой «Кортине», припаркованной на тесно забитой общественной стоянке. Пять машин в день дежурили на этой стоянке, постоянно сменяясь; от всех пяти у меня были ключи. Я завел мотор и сунул в ухо нечто вроде крошечного слухового аппарата – радиопередатчик, настроенный на частоту всех трех автомобилей слежения. Можно было послушать и самого Уэлли, но я решил, что вряд ли он за рулем станет разговаривать сам с собой. Я щелкнул карандашом и заговорил:
