— Вы не надоедаете, — сказал я. — Мне правда очень нравится. Вы будете учить нас рисованию?
— Нет, я буду преподавать английский. Рисование — это просто хобби.
— Ясно. — Мне в любом случае не очень нравилось рисовать. Иногда я пытался изобразить персонажей своих любимых мультиков, но получалось у меня не очень. Хотя я вроде бы неплохо писал. И английский был моим любимым предметом.
— А чем вы рисуете? — спросил я.
— Вот этим, — сказал он и показал пачку чего-то, что, на мой взгляд, напоминало мелки. — Это пастель.
— Похоже на мел.
— Ну, они и правда очень похожи.
— Толстяку Гаву кто-то подарил на день рождения набор мелков, но он подумал, что это полный отстой.
На его лице появилось странное выражение.
— Он и сейчас так думает?
Мне почему-то почудилось, будто я сказал что-то не то.
— Просто Толстяк Гав слегка… ну…
— Избалованный?
Мне это было неприятно, но я все же кивнул.
— Да, наверное, слегка.
— Я помню, в детстве у меня были мелки, — со значением произнес мистер Хэллоран. — Мы рисовали ими на асфальте возле дома.
— Серьезно?
— Да… Неужели ты никогда этого не делал?
Я задумался. Вряд ли я когда-либо занимался чем-то подобным. Как я уже сказал, рисование — это не совсем мое.
— А знаешь, что еще мы делали? Мы с друзьями придумывали секретные символы и с их помощью повсюду оставляли друг другу послания. И только мы могли их понять. Например, я мелом рисовал на стене дома своего друга символ, который означал, что я хочу пойти в парк. Он точно знал, что это значит.
— А вы не могли просто постучать в дверь?
— Да, мог бы, но это не так весело.
Я задумался над этими словами. Мне было ясно, чем эта идея их так привлекла. Похоже на ключи в охоте за сокровищами. Тайный шифр.
— Ну что же, — сказал мистер Хэллоран — как раз, когда зерно его идеи уже успело упасть в почву, но еще не засохло. Идеальный момент. Хотя это я понял намного позже. Он закрыл свой альбом и коробку с пастелью. — Мне пора идти. Повидаться кое с кем.
— Хорошо. Мне тоже пора. Я встречаюсь с друзьями.
— Буду рад снова тебя увидеть, Эдди. Будь мужественным.
Впервые он, пусть и косвенно, упомянул тот день на ярмарке. Это было приятно. Многие взрослые заговорили бы об этом немедленно. «Как ты? Ты в порядке?» Весь этот бред.
— И вы, сэр.
Он снова расплылся в своей желтозубой улыбке:
— Я не храбрец, Эдди. Я дурак.
Он склонил голову в ответ на мое удивление.
— Дураки ломятся туда, куда ангелы ступать боятся. Слышал когда-нибудь это выражение?
— Нет, сэр. Что оно означает?
— Как мне кажется, оно означает, что дураком быть лучше, чем ангелом.
Теперь я задумался над этими словами. Я не был вполне уверен, что все понял. Он коснулся полей своей шляпы и кивнул мне:
— Увидимся, Эдди.
— До свидания, сэр.
Я спрыгнул со скамейки и сел на велосипед. Мне нравился мистер Хэллоран, но он определенно был чудиком. Дураком быть лучше, чем ангелом.
Странно это.
И еще чуточку страшновато.
Эндерберри окаймляли леса — там, где пригород граничил с сельскохозяйственными угодьями и полями. Хотя они не занимали так уж много земли — в нее уже начал врастать город. И большую ее часть уже содрали до голой почвы и гравия, завалили кирпичами, залили цементом и взрастили на них стропила.
На билборде было размашисто написано: «“Сальмон Хоумс” — строим дома и завоевываем любовь уже тридцать лет». Всю площадь огибал плетеный железный забор. За ним я видел фигуры исполинских механических динозавров. Правда, сейчас они все были неподвижны. Здоровенные работники в оранжевых робах и джинсах топтались вокруг, курили и пили что-то из кружек. Из радио рвался голос Шейкина Стивенса
[13]. На заборе виднелись предупреждения:
«НЕ ВХОДИТЬ. ОПАСНО»
Я объехал участок на велосипеде, а затем свернул на узенькую тропку, бегущую мимо полей. Вскоре я добрался до невысокого деревянного забора с калиткой. Спрыгнул с велосипеда, открыл ее и нырнул в прохладные объятия леса.
Этот лес не был таким уж большим, зато очень густым и темным. Он рос в естественной природной лощине — деревья терялись в ее складках и снова вырастали по бокам, перемежаясь низеньким кустарником и кусками белого известняка. Когда я углубился в лес, то уже не столько ехал, сколько катил свой велосипед. Я слышал где-то мурлыканье маленького ручейка. Солнечный свет брызгал сквозь густые заросли.
Еще немного — и я услышал голоса. Увидел мелькание голубого и зеленого. Вспышку серебряных спиц. Толстяк Гав, Железный Майки и Хоппо сидели на небольшой полянке, скрытые от чужих глаз листвой и зарослями кустарника. Они уже построили чуть ли не половину нашей халабуды, и выглядела она довольно внушительно — прутья, переплетенные вокруг навеса из гигантской сломанной ветки.
— Привет! — крикнул Толстяк Гав. — Неужели это — Эдди Мюнстр, сын Избивюнстера?
Это был новый прикол недели у Гава. Рифмовать все подряд.
Хоппо вскинул голову и помахал мне рукой. Железный Майки заморачиваться не стал. Я пробрался к ним через заросли и уложил своего железного скакуна рядом с их велосипедами — кстати, он был самым старым и ржавым из всех.
— А где Никки? — спросил я.
— Какая разница, — пожал плечами Майки. — Наверное, в куклы свои заигралась.
И он заржал над своей же шуткой.
— Не думаю, что она придет, — заметил Хоппо.
— Ох!
Я не видел ее с той самой вечеринки, хотя и слыхал, что она ходила по магазинам с Хоппо и Железным Майки. Мне начало казаться, что она меня избегает. Я надеялся, что мы с ней увидимся сегодня и все само собой встанет на свои места.
— Наверное, отец напряг ее поработать по дому, — сказал Хоппо так, словно прочитал мои мысли.
— Ну или просто бесится, что твой папаша надрал зад ее папочке. Бам!
Типичный Майки. Никогда не упустит возможность слегка взбаламутить воду.
— Ну… вероятно, он это заслужил, — сказал я.
— Ага, — сказал Хоппо. — И выглядел он так себе.
— Не знал, что священники пьют, — вставил я.
— Может, он пьет тайно. — Толстяк Гав откинул назад голову, забулькал, закатил глаза и вывалил язык. — Мня звут отец Мртин. Слава-ик-Господи!
