Вот в чем проблема взрослых. Иногда им совершенно наплевать, что именно ты говоришь. Они слышат лишь то, что хотят услышать. По мнению полиции, мы были обычными детьми, которые просто играли в лесу и бегали по меловым указателям, пока случайно не наткнулись на тело. Конечно, все было не совсем так, но, думаю, эта версия звучала ближе всего к истине. Похоже, именно так и рождаются мифы и слухи. Все пересказывают, переиначивают, и в конце концов получается совсем другая история. А затем эту историю все принимают за чистую монету.
Все в школе хотели поговорить с нами о том, что случилось. Это напомнило мне время после ярмарки, вот только людям стало еще интереснее, потому что теперь она еще и умерла. И нашли ее по кусочкам.
В школе состоялось специальное собрание, на котором полицейский призвал нас быть максимально бдительными и не общаться с незнакомцами. И конечно, именно сейчас в городе появилась масса незнакомцев, которые шатались по городу с камерами и микрофонами, останавливали людей на улице или в лесу и принимались расспрашивать. Нам не разрешали туда возвращаться. Деревья обмотали желтой полицейской лентой и выставили охрану.
Толстяк Гав и Железный Майки с огромным удовольствием дополнили эту историю новыми подробностями. Мы с Хоппо позволили им взять на себя необходимость говорить о случившемся. То есть это было чертовски интересно, и все такое. Но в то же время я испытывал вину. Это было неправильно — получать такое удовольствие от смерти девушки. К тому же это казалось ужасно несправедливым — то, что Девушка с Карусели пережила тот день на ярмарке и ей даже смогли пришить ногу, а потом снова эту ногу оторвали. Вот уж и правда дерьмо.
А еще мне было очень жаль мистера Хэллорана. Когда я видел его в последний раз, он выглядел очень грустным, а ведь тогда Девушка с Карусели была еще жива, и они даже собирались сбежать и жить вместе. Теперь она умерла и уже никуда не сумеет сбежать. Разве что в то же холодное темное место, куда сбежал Шон Купер.
Один раз за ужином я попытался поговорить об этом с мамой и папой.
— Мне так жаль мистера Хэллорана.
— Мистера Хэллорана? Почему? — спросил меня папа.
— Потому что он спас ее, а теперь она мертва, значит, все было зря.
— Вы с мистером Хэллораном совершили отважный поступок, — вздохнула мама. — И это не было зря. Никогда не думай так, что бы ни говорили люди.
— А что они говорят?
Мама и папа обменялись тем самым «взрослым» взглядом. Взрослые все время думают, что, раз ты ребенок, ты каким-то волшебным образом его не заметишь.
— Эдди, — сказала мама, — мы помним, что ты очень ценишь мистера Хэллорана. Иногда нам кажется, что мы хорошо знаем кого-то, но оказывается, что это не так. На самом деле мистер Хэллоран не так уж давно тут живет. И никто из нас как следует не представляет себе, что он за человек.
Я уставился на них во все глаза:
— Люди думают, что это он ее убил?
— Этого я не говорила.
Да и не нужно. Мне двенадцать, и я не полный идиот.
Я почувствовал, как горло сжалось.
— Он бы не стал ее убивать. Он любил ее. Они собирались сбежать вместе. Он сам мне это сказал.
— Когда это он говорил с тобой, Эдди? — нахмурилась мама.
Похоже, я сам загнал себя в угол.
— Когда я заходил проведать его.
— Ты заходил проведать его? Когда это было?
— Пару недель назад. — Я пожал плечами.
— И ты был у него в доме?
— Ну да.
Отец уронил нож на стол.
— Эдди, ты больше никогда не должен приближаться к этому дому, ты меня понял?
— Но он мой друг!
— Больше нет, Эдди. С этого момента. Мы не знаем, что он за человек. Ты не должен с ним видеться.
— Но почему?
— Потому что мы тебе велели, Эдди, — резко ответила мама.
Обычно она никогда так не выражалась. Мама всегда повторяла, что нельзя просто взять и запретить ребенку что-то, не объяснив почему. Но в тот момент ее лицо было таким, каким я его никогда прежде не видел. Даже когда прибыла та посылка. Даже когда к нам в окно прилетел кирпич. Даже когда произошел тот случай с отцом Мартином. Она выглядела… испуганной.
— Пообещай мне.
Я опустил взгляд и буркнул:
— Обещаю.
Папа положил большую тяжелую ладонь на мое плечо:
— Вот и хорошо.
— А теперь можно я пойду к себе?
— Конечно.
Я выскользнул из-за стола и тихо поднялся наверх, а по дороге расцепил скрещенные пальцы.
2016 год
Ответы. На вопросы, которые я никогда не задавал. И даже не думал задавать.
Хлоя. Та ли она, кем кажется? Неужели она лгала мне?
«Мне пришлось ее рассчитать. Она поругалась с покупательницей». Никки.
Я бездумно роюсь в кухонных ящиках, ворошу кучи старых меню из кафе, купонов и флаеров из супермаркета, пытаясь собрать воедино ошметки своего запутанного сознания и придумать какое-то разумное объяснение.
То есть… может, Хлоя просто нашла другую работу и не стала мне об этом говорить? Может, ей просто стыдно за то, что ее уволили, хотя «стыд» — это не совсем подходящее для нее слово. Может, ссора с Никки была чистым совпадением. Может, это даже не та Никки, которую я знаю, точнее, знал. Это ведь могла быть любая другая стройная и привлекательная дама с огненно-рыжими волосами по имени Никола Мартин. Ну да, конечно. Я хватаюсь за соломинку. Но все же это возможно.
Я несколько раз пытаюсь позвонить ей. Но в итоге так и не решаюсь. Пока нет. Сначала мне нужно позвонить кое-кому другому.
Я с грохотом закрываю ящик и иду наверх. Не в спальню, а в ту комнату, где хранится моя коллекция. Я оглядываю коробки, мысленно отметая неподходящие.
После того как Никки уехала, она прислала нам открытку со своим новым адресом. Я писал ей несколько раз, но она ни разу не ответила.
Я снимаю с верхней полки несколько коробок и начинаю искать. В первой — ничего, во второй тоже. Чувствуя некоторое смятение, я открываю третью.
Когда отец умер, я получил еще одну открытку. Там было всего два слова: «Мне жаль». И подпись — «Н.». И еще — телефонный номер. Я никогда по нему не звонил.
Мой взгляд останавливается на мятой открытке с пейзажем Борнмута. Я хватаю ее. Бинго. Достаю мобильный.
Гудки звучат и звучат. Наверное, этот номер уже недействителен. Она могла сменить его. Это вполне…
— Алло?
— Никки, это Эд.
— Эд?
— Эдди Адамс…
— Нет-нет, я узнала тебя, просто удивилась, вот и все. Прошло так много времени.
