Я развернулся и поспешил прочь — так быстро, как мне это позволяло достоинство или, точнее, его остатки. Отбежав достаточно далеко, я позволил себе остановиться и отдышаться. Подождал, пока схлынет тошнота. А затем встряхнул головой. Вместо рвоты из моего рта вырвался нервный смех. Не мистер Хэллоран, не Меловой Человек, а просто какой-то ярмарочный дед. Наверняка под ковбойской шляпой он лысый.
Бред, бред, бред, что за бред! Прямо как тот гребаный гном в «А теперь не смотри»
[34]. Кстати, мы с Гавом посмотрели этот фильм пару лет назад, и то только потому, что узнали о том, что Дональд Сазерленд и Джули Кристи взаправду занимались сексом в кадре. И мы оказались здорово разочарованы, потому что Джули Кристи толком и не показали, зато без конца тыкали камеру в тощую бледную задницу Сазерленда.
— Эд? Что случилось?
Я обернулся и увидел, что ко мне бегут Хоппо с девчонками. Похоже, они все решили не кататься на карусели. И Люси была этим очень недовольна.
Я постарался унять свой смех, чтобы не выглядеть конченым психом.
— Мне показалось, я видел его. Мистера Хэллорана. Мелового Человека.
— Прикалываешься?
Я потряс головой:
— Это был не он.
— Конечно нет. — Хоппо нахмурился, разглядывая меня. — Он же мертв.
— Да знаю я, просто…
Я взглянул на их обеспокоенные, озадаченные лица и медленно кивнул:
— Знаю. Я ошибся. Полный бред…
— Да ладно, — сказал Хоппо, хотя все еще выглядел встревоженным. — Пойдем выпьем.
Я посмотрел на Энджи. Она вяло улыбнулась и протянула мне руку. Похоже, меня простили. Так быстро. Как, впрочем, и всегда.
И все же я с благодарностью взялся за нее. А потом она спросила меня:
— Что еще за Меловой Человек?
Мы расстались вскоре после того случая. Думаю, все дело в том, что мы с ней были очень разные. Да и не слишком хорошо знали друг друга. Или потому, что на мне уже тогда висел груз прошлого и я нуждался в особенном человеке, готовом разделить это бремя со мной. Может, именно поэтому я так долго оставался один. Я до сих пор не нашел такого человека. Пока еще нет. А может, никогда и не найду.
После ярмарки я поцеловал на прощание Энджи и неторопливо побрел домой. На улице висела послеполуденная жара и было удивительно пусто. Люди искали убежища в тени пивных двориков и прохладной свежей зелени. Даже дороги оставались пустыми. Никто не хотел жариться в раскаленных консервных банках на колесах.
Я завернул за угол. Мне все еще было не по себе после случившегося на ярмарке. А еще я чувствовал себя глупо. Самую малость. Я так легко испугался, так легко поверил в то, что это он! Вот идиот. Ну конечно, это был не он. Это же невозможно. Просто очередная попытка отрицать очевидное.
Я вздохнул, пересек двор и толкнул входную дверь. Папа сидел в своем любимом кресле в гостиной и бессмысленно пялился в телевизор. Мама готовила ужин. У нее были красные глаза, как будто она плакала. Но мама ведь не плачет. Не так-то это просто — довести ее до слез. Думаю, я унаследовал это от нее.
— Что случилось? — спросил я.
Она промокнула глаза, но говорить, что все нормально, не стала. Врет она так же часто, как и плачет. Или тогда мне так казалось.
— Отец, — коротко ответила она.
Ну да, что же еще. Иногда — и мне до сих пор стыдно за это — я просто ненавидел отца за его болезнь. За то, что он говорил и делал из-за своей болезни. За этот пустой потерянный взгляд. За то, как сильно его болезнь ударила по нам с мамой. Когда ты подросток, тебе больше всего на свете хочется быть просто нормальным. А наша жизнь с отцом была очень, очень далека от того, что можно считать нормальным.
— Что на этот раз? — спросил я, с трудом скрывая отвращение.
— Он забыл… забыл, кто я, — сказала мама, и я увидел, как ее глаза наливаются слезами. — Я принесла ему обед, и он посмотрел на меня так, будто не узнал.
— Ох, мам…
Я привлек ее к себе и обнял так крепко, как только мог, — словно таким образом хотел выжать из нее всю боль. Хотя какая-то часть меня часто задумывалась о том, что забвение милосердно.
А вот память…
Память — это жестокий убийца.
2016 год
— Никогда не предполагай, — сказал мне однажды папа. — Слово «предполагать» включает в себя слово «лагать».
Я посмотрел на него, и он продолжил:
— Видишь этот стул? Ты думаешь, что утром он будет стоять здесь же, на этом самом месте?
— Да.
— Значит, ты предполагаешь?
— Да, наверное, да.
Тогда папа взял стул и поставил его на стол.
— Единственная возможность быть уверенным в том, что стул останется там же, где и стоял, — это приклеить его к полу.
— Но это ведь не совсем честно.
— Люди всегда будут врать, Эдди, — более серьезным тоном произнес папа. — Поэтому всегда задавай вопросы. Всегда старайся заглянуть глубже, за рамки очевидного.
— Ладно, — кивнул я.
Дверь в кухню открылась, и вошла мама. Она посмотрела на стул, а затем — на нас с папой и сокрушенно покачала головой:
— Вряд ли я захочу знать, что тут происходит.
Никогда не предполагай. Задавай вопросы. Смотри за рамки предложенного.
Мы строим предположения, потому что это самый простой способ. Можно не напрягаться и не задумываться — особенно о том, что нам неприятно. Но отказ думать может привести к непониманию. А оно — к трагедии.
Так же случилось и с Гавом. Бездумная шутка стала причиной смерти. Лишь потому что он, будучи ребенком, не хотел задумываться о последствиях. Или мама. Она не думала о том, что если расскажет папе о Ханне Томас, это приведет к серьезным неприятностям.
Она предполагала, что папа сможет сохранить секрет. Или, например, мальчик, который украл серебряное колечко. Он решил вернуть его, поскольку предполагал, что это правильно, и, конечно же, страшно, страшно ошибся.
Предположения могут повести и другой дорогой. Из-за предположений мы перестаем видеть людей такими, какие они есть, в том числе и самых близких.
Я предполагал, что Никки навещала своего отца в приюте, но, как оказалось, это была Хлоя. Я предполагал, что увидел на ярмарке мистера Хэллорана, но на самом деле это был обычный ярмарочный дед. Даже Пенни, Дама из Сада, ввела всех в заблуждение. Все верили в то, что она все эти годы ждала своего мертвого жениха Фердинанда. Но Фердинанд не был ее женихом. Им был бедняга Альфред. Все это время она ждала своего любовника.
