Но главное – у русских появился новый, таинственный и пугающий нас фактор – эскадра, которая сумела нанести сокрушительное поражение объединенному флоту англичан и французов. Никто и не предполагал, что такое возможно; крупные силы держав, веками определявших европейскую политику, были уничтожены Россией. Причем уничтожены легко и непринужденно.
Сначала русские отсиживались в своих портах, оградившись минами под охраной береговых батарей. Союзники осадили русскую крепость на Аландских островах.
Казалось – день-два, и она падет. С моря действовала огромная флотилия, а на сушу французы высадили десантный корпус с мощной артиллерией. И все это против недостроенной крепости, обороняемой силами, более чем в десять раз уступавшими нападающим, к тому же состоявшими наполовину из местного населения, никогда до того не воевавшего на стороне России. Шансов у русских не было вообще.
И тут – бац! Появляются какие-то странные корабли, которые сначала топят флот осаждающих, а потом принуждают к сдаче высадившихся на остров французов. Если верить иностранной прессе, то русские использовали оружие, о котором наши военные раньше ничего не знали. Например, летящие на огромное расстояние и с удивительной точностью ракеты, которым конгревовские и в подметки не годятся. А самоходные железные повозки и аппараты, летающие как исполинские стрекозы… Тут явно что-то нечисто. Похоже, что в эту войну вмешались непонятные силы, о которых мы раньше и не подозревали.
Приехавший ко мне капитан Кевич передал письмо от генерала Герлаха, в котором было написано, что караван, который пойдет по немецкому участку Вислы, будет частично состоять из людей с той самой таинственной эскадры. Герлах попросил меня, чтобы я лично сопроводил эскадру, якобы для обеспечения беспроблемного прохода эскадры по нашим внутренним водам. Конечно, можно было бы обойтись и Кевичем, но Герлах подчеркнул, что он предложит именно мою кандидатуру на место посла Пруссии в Российской империи, и что мне нелишне будет лично познакомиться с этими людьми.
Большая часть тех, кто следовал в составе русского каравана, были подданными российской короны – флигель-адъютант императора Шеншин, команда парового корабля «Славяночка» (хотя, как мне показалось, и среди них было несколько молодых моряков, отличавшихся своим поведением от прочих) и шведские волонтеры.
Но были и другие – в первую очередь, глава экспедиции, который оказался, скажем так, не совсем русским. Во всяком случае, его фамилия – Сан-Хуан – меньше всего была похожа на русскую. Однако капитан Александр Сан-Хуан считал себя именно русским, да и внешне он больше смахивал на шведа, чем на уроженца Астурии или Валенсии.
Я сразу понял, что Сан-Хуан и оба его спутника, которых я впервые увидел в день, когда они пришли в Данциг, были «иными». И Сан-Хуан, и старший лейтенант Филиппов носили форму неизвестного мне покроя. Кроме того, не так давно я проштудировал все, что мог найти про Россию – а как же иначе, ведь мне туда ехать, – и точно знал, что такого звания, как «старший лейтенант», в российской Табели о рангах никогда не было.
Есть поручик – именно такое расположение звездочек на погонах соответствовало этому чину, – а про старшего лейтенанта я ничего не нашел в литературе по русской армии и флоту.
Третий же их спутник, некто Николас Домбровский, был одет в цивильный костюм и галстук, но и в нем тоже чувствовалась какая-то загадка. Хотя оба офицера испытывали к нему легкую неприязнь, но их всех роднило несколько другое отношение к окружающим.
Я не могу объяснить, чем их взгляд отличался от взгляда остальных, только капитан Сан-Хуан смотрел на меня так, как взрослые смотрят на несмышленых детей. А ведь он был моложе меня! Однако относился он ко мне с подчеркнутой вежливостью и почтительностью, хотя познакомились мы с ним только в Данциге, и я готов поклясться, что раньше его никогда не видел. Он смотрел на меня, как на старого приятеля, равно как и Домбровский (Филиппов почти сразу уехал вместе с молодым Кевичем). А еще я услышал, как они между собой говорили «Shelesnij Kanzler». Я спросил капитана, что это означает, и тот впервые смутился, но потом разъяснил, что сие переводится на немецкий как «Eiserner Kanzler». Интересно… Это могло быть только про меня, но я ведь всего лишь посол, и канцлером если и стану, то произойдет это нескоро. А еще интересно, почему «железный»?
У Домбровского на пальце была печатка с таким же гербом, как и у Бернда Домбровского, моего однокашника, происходившего из польского дворянства. Бернд был необыкновенно самолюбив и вызывал на дуэль любого, кто, с его точки зрения, малопочтительно относился к его польской фамилии. А Николас, наоборот, на мой вопрос о том, не принадлежит ли он к этому польскому роду, сказал лишь на своем беглом, но не совсем правильном немецком:
– Вроде да. Но, знаете, это все мои далекие предки – я же считаю себя русским.
– А где вы родились – в бывшем Царстве Польском или в России?
– В Североамериканских Соединенных Штатах, – улыбнулся он.
Я слышал, что в последнее время много немцев уехало в эту дикую страну по ту сторону океана. Но вот возвращались немногие, и то в большинстве случаев лишь для того, чтобы, проведав родных и друзей, снова отбыть в Новый Свет. Единственным исключением были те, кто приезжал во Францию; там действительно есть небольшая североамериканская колония.
А этот Домбровский даже не родился в России, и тем не менее на мой вопрос, когда он вернется в Америку, ответил:
– Герр фон Бисмарк, а зачем? Моя родина – Россия, даже если я появился на свет за океаном.
Я попробовал расспросить и Сан-Хуана, и Домбровского о том, участвовали ли они в разгроме англичан и французов на Балтике. Сан-Хуан сказал лаконично:
– Да, было такое дело.
– И как вам удалось их так быстро уничтожить?
– Повезло, наверно, – улыбнулся он, не раскрывая каких-либо деталей. А когда я о том же спросил Домбровского, тот лишь пожал плечами:
– Вы знаете, я человек не военный, поэтому лучше спросите у капитана Сан-Хуана.
Тем не менее о вопросах политики и один, и другой разговаривали с удовольствием. Меня приятно удивило, что они оба надеялись на дружбу и сотрудничество России и Пруссии. Но кто они и откуда, я так ничего и не смог от них узнать.
Кстати, русский врач, который мне поначалу показался типичным китайцем, а оказался тоже русским (я не знал раньше, что русские бывают и азиатского типа), помог мне залечить боли в желудке, которыми я мучился в течение нескольких последних лет. Но когда я попробовал его разговорить, тот он спрятался за Николаса Домбровского, который взялся переводить, и мне снова ничего не удалось выяснить. Зато он мне дал таблетки, велел пить как можно меньше алкоголя и избегать некоторых блюд. Потом он написал письмо, которое положил в конверт и адресовал его доктору Синицыной. На вопрос, кто он, этот доктор, сказал с усмешкой:
– Не он, а она. Главный доктор нашей эскадры. И лейб-врач ее императорского величества. Я не волшебник, я только учусь, зато она – волшебница.
