30 августа (11 сентября) 1854 года. Санкт-Петербург, Елагин дворец Филонов Федор Ефремович, курсант Военно-морского института радиоэлектроники им. А. С. Попова, ныне сотрудник медиахолдинга «Голос эскадры»
Я осмотрелся. За столом сидели уже известный мне Юрий Иванович Черников, три девушки и один парень помоложе. Юрий Иванович пробормотал: «Уж полночь близится, а Лизоньки все нет», и объявил заседание открытым, после чего добавил:
– Коллеги! Как вам уже известно, трое наших самых опытных журналистов находятся в Крыму или на пути туда, включая вице-президента холдинга, Николая Домбровского. Валентин Иванов сейчас в Свеаборге. Поэтому мы решили усилить наш состав четырьмя курсантами. Трое из них находятся в Свеаборге, Кронштадте и в Бомарзунде, а четвертый, Федор Ефремович Филонов – здесь. Прошу любить и жаловать.
Я встал, улыбнулся и поклонился. Тут дверь распахнулась, и в комнату влетела особа средних лет, внешностью смахивающая на девиц легкого поведения со Старо-Невского.
– Ой, Юрий Иванович, простите за опоздание! Я была на благотворительной распродаже женского рукоделия в Зимнем и с трудом оттуда вырвалась. А откуда этот молодой человек? – поинтересовалась она, взглянув на меня с неприкрытым интересом.
– Лиза, это наш новый сотрудник, Федор Филонов. Будет вместе с тобой в Зимнем, по крайней мере, пока Ник не вернется из Крыма. Ведь нам нужен и мужчина-репортер – там же не только балы и ярмарки…
Лиза посмотрела на меня внимательно, даже оценивающе, после чего спросила:
– А чем вы, Федор, занимались до того, как стали нашим сотрудником?
Я улыбнулся и ответил не в меру любознательной дамочке:
– Был курсантом ВМИРЭ имени Попова. В училище был главным редактором сетевой газеты первого курса, а также вел блог.
Черников добавил:
– Я познакомился с Фединой работой. Способный молодой человек. Ну а ты, Лиза, помогай ему на первых порах. Ты ведь у нас опытный сотрудник.
– Хорошо, Юрий Иванович, – томно улыбнулась она. – Если Федор Ефремович не будет против, – и взглянула на меня весьма многообещающе.
Я сделал умильное выражение лица и ответил:
– Буду благодарен вам за любую помощь, Елизавета… не знаю вашего отчества.
– Тарасовна я, – ее улыбка стала еще шире. – Но вы можете звать меня просто Лизой. Кстати, мы можем перейти на ты.
– Тогда вы можете называть меня Федей, – сказал я.
Тут вмешался Юрий Иванович:
– Лиза, совесть имей. У вас еще будет возможность пообщаться, ведь вы оба будете работать в Зимнем. А пока у нас следующие темы…
«Здорово, – подумал я. – На ловца и зверь бежит».
Неделю назад ко мне зашел офицер, которого я не раз видел на «Королеве», но не знал, кто он и чем занимается. Он назвался капитаном Евгением Максимовичем Васильевым, после чего добавил:
– Федор Ефремович, вам привет от Коли Мирошниченко. Кстати, он попросил, чтобы вы рассказали мне, как у вас прошлым летом сгорела уха.
Меня от его слов бросило в жар – ведь про тот инцидент, кроме Старика и Сони, не знал больше никто. А Соня уже никому ничего рассказать не могла…
Вырос я в Архангельске, где мои родители были профессорами в Северном Арктическом федеральном университете. Я собирался поступать в тот же университет на факультет информатики, да чуток не добрал по результатам ЕГЭ. Эх, надо было не с друзьями и подругами веселиться, а готовиться к экзаменам! Я несколько переоценил себя и посчитал, что и без особой подготовки все прокатит – я ж, блин, компьютерный гений…
Так я пошел вместо универа в армию, точнее, на флот, где стал специалистом радиотехнической службы на эсминце «Адмирал Ушаков». И мне там все так понравилось, что я плюнул на информатику и поступил в ВМИРЭ имени Попова – точнее, в «Поповку», как в просторечье называли это училище в Петродворце. А до начала учебы устроился чинить компьютеры и смартфоны – какие-никакие, а все же деньги, не хотелось сидеть на шее родителей.
Все изменилось второго мая прошлого года. Мой отец – коренной одессит, хотя большую часть жизни и прожил в Архангельске. Когда он, что произошло в Одессе, и особенно про смерть от рук свидомитов Вадима Негатурова, которого он знал с детства, то сразу же захотел отправиться на Донбасс, сказав, что, может, и он на что сгодится. Мать еле его отговорила, резонно заметив, что сразу после конца семестра у него операция на грыжу, и в таком состоянии ему не то что автомат, даже книжку поднимать нельзя. А я, подумав, что у меня грыжи нет, позвонил приятелю-сослуживцу в Ростов и спросил его:
– Вась, можно от вас попасть на Донбасс?
– Запросто. Я вот тоже хотел туда отправиться. Приезжай.
Я сказал родителям, что, мол, еду порыбачить на Дон, а потом на пляж в Ейске. Уволился с фирмы, купил билет на поезд и поехал на войну. Как ни странно, мать мне поверила (или сделала вид, что поверила), а отец позвонил мне сразу после моего отъезда и осторожненько так сказал:
– Федь, ты там береги себя. И будь на связи, а то мать не переживет, если что…
В Донецке нам с Васей повезло. Мы пошли к штабу ополчения и спросили у какого-то пожилого человека, где можно записаться в добровольцы. Тот взглянул на нас и спросил:
– А что вы умеете?
– Служили во флоте, РЭБ.
– И надолго приехали?
– Я до августа, в сентябре у меня занятия начинаются, – ответил я.
Вася же усмехнулся:
– А я – пока не надоем.
– Понятно, – ответил пожилой. – Тогда давайте ко мне. Зовут меня Мирошниченко Николай Иванович, подполковник запаса. Позывной «Старик».
Кем он был раньше, никто точно не знал, но то, что он как-то был связан со спецслужбами, подозревали многие. Рассказывали, что он вернулся в родной Иловайск за два года до известных нам событий, а до того служил в России.
Работы по ВУС пока еще не было, Вася занялся прослушкой радиообмена «укропов», а меня взяли связистом в небольшой отряд. И когда нам однажды не подвезли харчей, ребята пошли и наловили рыбы в соседнем пруду. А мне, как самому молодому, поручили сварить уху. Я развел костер, повесил над ним котел с рыбой, кинул туда несколько картофелин и какую-то траву, собранную теми, кто в ней, как мы надеялись, разбирался. И тут, прямо по Высоцкому, «глядь, симпатичные ноги с гордой идут головой». Только симпатичным там было все – прекрасней девушки представить себе было трудно.
Вот чего-чего, а женский пол я люблю, да и внешностью меня Бог не обидел, так что девушкам я нравился, и найти себе подружку, чтобы повеселиться с ней денек-другой, для меня никогда не было проблемой. А потом я деликатно, но четко давал понять, что «между нами все порвато и тропинка затоптата». Пару раз я получал от дам по мордасам, два или три раза моя рожа оказывалась оцарапана, а уж разными нехорошими эпитетами меня награждали столь часто… Я, кстати, от девушек никогда не защищался, разве что бегством – то, что женщин бить нельзя, в меня в детстве вдолбили родители.
