– Благодарю вас, ваше величество.
– А скажите, Владимир Михайлович, – император вдруг с любопытством посмотрел на меня, – правда, что вы ходили к берегам Североамериканских Соединенных Штатов на огромном подводном корабле?
Удивившись тому, что Кольцову был известен и этот факт из моей биографии, я ответил:
– Да, ваше величество, правда. Только тогда я был молодым матросом, и ни Североамериканских Соединенных Штатов, ни даже Саргассова моря я не видел. В наших подводных лодках иллюминаторов, увы, не было. И ничего героического в моей службе тоже не произошло – ни единой медали я не заслужил, разве что два нагрудных знака «За дальний поход». Правда, во время этих двух вояжей я неплохо научился играть в шахматы…
Император улыбнулся:
– Я тоже люблю эту игру. Если вы не против, то я бы с удовольствием сыграл с вами пару партий – только где найти на это время? Владимир Михайлович, я распоряжусь, чтобы вас пропускали ко мне беспрепятственно. Думаю, что я еще не один раз буду иметь честь беседовать с вами. А пока прошу извинить – нам с Дмитрием Николаевичем нужно будет обсудить некоторые важные дела. Я велю флигель-адъютанту распорядиться, чтобы вас отвезли туда, куда вы хотите.
– Тогда, ваше величество, я отправлюсь на Елагин остров. Всего вам доброго…
4 (16) сентября 1854 года. Березинский водный путь, борт парохода «Святой Пантелеймон» Юрий Юрьевич Черников-младший, поручик медицинской службы Гвардейского флотского экипажа
Сделав последний стежок кривой иглой, я не удержался и чуть поклонился окну, через которое на нас смотрело четырнадцать пар глаз врачей-«хроноаборигенов». И вскоре, оставив пациентку под наблюдением Саши Ивановой, моего анестезиолога, мы с Николаем Ивановичем Пироговым отправились переодеться.
Почти три недели назад я познакомился с этим удивительным человеком и гениальным хирургом, который готовил команду врачей для южного театра военных действий. В том, что на Черном море вот-вот начнутся боевые действия, уверены были практически все. Ведь хоть новости в те времена и распространялись медленно, но про огромную англо-французскую флотилию в Черном море было известно еще в апреле. Наши отношения с Пироговым сложились с самого начала. Но, увы, когда он пригласил врачей из своей команды на встречу с Еленой Викторовной и со мной, то, увидев перед собой женщину и «молокососа» – это слово я слышал не раз в свой адрес – почти все врачи отнеслись к нам холодно. Кроме самого Пирогова о тайне нашего происхождения не знал никто, а видео о том, как я провожу операции, показывать было нельзя.
Так что, когда я по договоренности с Николаем Ивановичем решил начать курс лекций, то на первую пришел лишь один Николай Иванович.
В отличие от великого врача, я не обиделся и попросил его продолжать подготовку к рандеву в Риге. Именно там мы и решили принять медиков, которые едут в Севастополь оказывать помощь раненым. Одновременно великая княгиня Елена Павловна готовила группу сестер милосердия.
В нашей истории это должно было произойти только в октябре, но Елена Викторовна со мной посетила Ораниенбаум и рассказала Елене Павловне про ее заслуги в нашей истории. И та смогла подготовить к отправке в Крым шестнадцать девушек благородного происхождения.
Назвали их, как и в нашей истории, «Крестовоздвиженской общиной». В отличие от «пироговцев», девушки отправились морем в Кронштадт, где уже был подготовлен переименованный в честь великомученика и целителя «Святой Пантелеймон», в девичестве носивший имя «La Belle Marseillaise» – «Марсельская красавица». Согласно моим инструкциям на корабле оборудовали две операционных, две каюты для реанимации, две предоперационных, две палаты для больных и несколько кубриков для врачей и медперсонала. А между операционными, в бывшей кают-компании, с обеих сторон прорубили окна и вставили стекла. Там же располагалась столовая, она же аудитория, пока невостребованная. Медработников, которым не хватило места, поселили на других судах.
Этим изменения не ограничивались. На всех пароходах на носу и корме установили АГСы на турелях и пулеметы, из запасов, которые везли на «Королеве». Кроме того, немного была изменена внутренняя планировка. За каждым пароходом, исключая наш, шла на буксире баржа с грузами. На них же располагались «охотники» и казаки, которых тренировали ребята Хулиовича. Последние находились на отдельном пароходе, с чуть повышенной комфортностью, а немногие счастливчики – на «Давыдове», с кондиционерами и электричеством «в номерах». У нас кондиционеров, увы, не было, хотя в операционных они бы ох как пригодились. На палубе стоял бензиновый генератор, который работал во время операций, обеспечивая освещением операционный стол.
Про все другие новшества я знал мало, как и про технику, хотя на четырех баржах на палубе стояло по бронемашине с пушкой, которые я поначалу посчитал колесным танком. Но они оказались «Нонами» – самоходками, сочетавшими в себе свойства пушки и миномета. Именно две таких «Ноны», как я читал в прессе, стали героинями обороны Славянска, причинив врагу значительный урон, несмотря на то что их было всего две. Так что, чует мое сердце, нашим «цивилизаторам» скоро придется несладко.
Когда я отправился в Кронштадт, папа проводил меня до шлюпки, напоследок обнял и сказал:
– Юра, я горжусь тобой. Со щитом или на щите! – и отвернулся, думая, что я не замечу предательски блеснувшие слезы в его глазах. Пока причал был виден, я махал ему рукой. Лучшего отца мне невозможно было представить… И я помолился о том, чтобы вернуться к нему «со щитом» после нашей победы. А пока взялся за дело – стал собирать хирургическую бригаду из добровольцев.
Наша курсантская компания состояла из восемнадцати человек, не считая доктора Черникова-младшего. Все мы были курсантами Военно-медицинской академии; десять старшекурсников имели хоть и небольшой, но все же практический опыт, и считались здесь врачами. Все, кроме меня, получили чин подпоручика (меня почему-то произвели сразу в поручики). Оставшиеся девять числились медбратьями и медсестрами, а также прапорщиками Гвардейского экипажа. Но в моих планах было превратить их в полноценных врачей, и мы с ребятами готовили для них программу теоретических и практических занятий. А пока их главным заданием была подготовка смены из числа «крестовоздвиженок».
Кстати, им намного легче, чем мне с врачами Пирогова, удалось найти общий язык с этими девушками, и обучение их началось еще в Кронштадте. Вот только четыре из них, самые родовитые, пытались общаться с нами примерно так, как они, наверное, привыкли общаться с прислугой. Особенно отличались две – сестры-княжны Елизавета Андреевна и Ирина Андреевна Лыковы. Высокие зеленоглазые шатенки, которых я назвал бы красавицами, если бы не их надменные и презрительные лица.
Неформальным лидером среди младшекурсников был Вася Лыков, очень способный парень, которого я собирался сделать врачом после того, как он сдаст экзамен и лично сделает несколько не слишком сложных операций. Услышав его фамилию, княжны заинтересованно спросили, не их ли он родственник. Но Вася сказал правду – его предки из крестьян Тверской губернии, хоть он и медработник в третьем поколении. Про то, что его отец – известный врач-проктолог, Вася рассказывать не стал. Как бы то ни было, после этого признания отношение высокородных дам к худородному однофамильцу резко изменилось. И, если по отношению к другим они были просто холодны, то Васю сестрички изводили как могли.
