Он зажег свет, закрыл дверь и сел за стол своего отца.
— Мы составим перечень всего, что находится в этой комнате. Таким образом, отныне все могут входить сюда, не вызывая подозрений…
Обе сестры даже не вздрогнули. Жак взял перо и листок бумаги.
— Начнем с картин… Софи будет приклеивать к каждой раме бирку с номером…
В тот день они работали до часу ночи и сделали настоящие открытия. Они с изумлением обнаружили, что в мастерской хранились 143 небольшие картины, изображающие крыши!
Женщины ходили по мастерской, складывая у правой стены переписанные предметы.
— А что, если мы продолжим завтра? — предложила Матильда, у которой разболелись ноги.
Жак спокойно возразил:
— Нет!
— Еще одна! — объявила Софи, мужественно обследовавшая каждый уголок.
Жак передал ей бирку и убедился, что картина заняла место у стены.
— Теперь займемся книгами…
К счастью, книг было мало. Их вновь поставили на место, предварительно наклеив номер. Но прежде Жак убедился, что между страниц книг ничего не было спрятано.
— Тетради…
Да, они отыскали целую стопку тетрадей, простых ученических тетрадей, совершенно одинаковых, исписанных убористым почерком Верна и заполненных странными набросками.
— Вот, дело сделано! — наконец заявил Жак. — Теперь ключ может оставаться в двери.
Жак по очереди посмотрел на каждую из женщин. На лестничной площадке, прежде чем расстаться, Польдина и ее сестра переглянулись. Польдина даже приоткрыла рот, собираясь что-то сказать. Однако она поняла, что в этот самый момент Матильде в голову пришла та же мысль, и просто произнесла:
— Спокойной ночи!
Когда Жак принес Женевьеве одну из картин, она вздохнула:
— Бедный отец…
Она почти сразу отвернулась от этой маленькой серой вещицы, от этих грустных плоских крыш.
— Я принес тебе также первую тетрадь. Теперь все это принадлежит тебе. Не стоит об этом забывать.
Жак открыл тетрадь на первой странице, где четкими буквами был написан заголовок: «Исследования, посвященные числу золота».
Это было забавно. Можно было подумать, что Женевьева никак не могла решиться прочесть эти слова. Вернее, с тетрадью дело обстояло так же, как и с картиной. Женевьеву не интересовали реликвии ее отца. Она смотрела на Жака, словно спрашивая себя, чего он от нее хотел.
— Я почитаю тебе вслух?
Женевьева не решилась ответить отказом. Слушала она рассеянно.
— Нет никаких сомнений, что во всех цивилизациях незначительная кучка людей, которых мы называем избранниками, посвящала свою жизнь установлению числа золота. От египтян до эллинов, от хеттских архитекторов до Леонардо да Винчи маги искали, а некоторые даже нашли, как об этом свидетельствуют некоторые таинственные послания, обнаруженные в их произведениях…
— Жак!
— Что?
— Что такое число золота?
— Не знаю…
— Послушай! Ты мне об этом расскажешь, когда все прочтешь…
Больше Женевьева не возвращалась к этой теме. Брат спросил, не хочет ли она повесить у себя в спальне несколько картин отца, но она прошептала:
— Нет! Это слишком грустно…
Немного рассерженный Жак ушел, ничего не поняв.
Именно тогда произошел молчаливый раздел Эммануэля.
Никто не мог бы объяснить постороннему человеку, в чем это заключалось, в чем состоял раздел. Но обитатели дома это знали и отныне соблюдали секретную договоренность, о которой никогда не говорили вслух.
Жак исполнил свой долг, предложив сестре принести ей картины и тетради. Тем хуже для нее, что она его не послушала, витая в облаках, погрузившись в молитвы!
Матильда тоже сочла своим долгом сказать дочери:
— Твой отец оставил тебе все, что находится в мастерской. Мы составили перечень. Копию я положу на шкаф. Теперь мы попытаемся выяснить, представляет ли это какую-нибудь ценность…
Женевьева даже бровью не повела. Возможно, она не дослушала мать до конца?
Теперь не существовало праздного времени. Утренние часы проходили, как обычно, наполненные мелкими хлопотами, но едва в доме воцарялся порядок, как Матильда и Польдина поднимались в мастерскую, куда еще раньше приходила Софи.
Впрочем, каждый день мать просила ее:
— Главное, не поднимайся без нас!
Словно они ревновали! Ревновали потому, что в течение нескольких часов сообща владели мастерской Эммануэля!
— Элиза!.. Элиза!.. — слышалось с лестничной площадки. — Принесите угля…
Прежде Верн сам приносил уголь, разжигал огонь, поддерживал его, выгребал из печки золу и уносил ее вниз.
Когда комната нагревалась, атмосфера сгущалась, становилась интимной, но по-особенному интимной, поскольку главный персонаж оставался невидимым.
— Читай!..
Софи, у которой зрение было лучше, прочитала:
— Число золота есть основа любой красоты и, несомненно, любой жизни, поэтому можно было бы написать, что оно есть основа всего богатства. Великие цивилизации знали его тайну, а когда забыли ее, то исчезли. В пирамидах есть указания…
Голос Софи монотонно жужжал. Порой под дождем сверкали крыши, как добрая половина крыш на картинах, прислоненных к стенам.
— …В основе всех вещей лежит число. Это таинственное число образует…
Софи прервалась, чтобы заметить:
— Этот отрывок написан, по крайней мере, десять лет назад. На полях есть пометка: «Вьева была первой по сочинению».
И так во всех тетрадях, которые Верн вел изо дня в день, записывая свои размышления по поводу разных проблем, вычитанные им или свои собственные сентенции, но всегда возвращаясь к великим поискам числа золота.
— Да что это на самом деле? — нетерпеливо спросила Польдина.
— Возможно, мы об этом узнаем в конце.
Что представляют собой каноны Праксителя, великого Леонардо или Дюрера, если не поиски числа золота, которое все превращает в красоту и гармонию?
Разве в своих записках Винчи не просвещает нас по этому поводу, не признается, что ищет абсолютную красоту, красоту, которую ничто не в состоянии изуродовать, которую ничто не может уничтожить или преуменьшить?
Например, в набросках…
Затем на полях следовало: «Мне порой кажется, что Женевьева принадлежит к другой породе, нежели мы все».
Далее следовали уже земные подробности: «Ходил к зубному врачу. Теперь у меня будет золотой зуб».
