— Брат Амбросий?
— Так звали несостоявшегося монаха. Теперь ваш кузен утверждал, что это был именно он.
— А разве Отто не мог им быть?
— Нет. Ни в коем случае, судя по тому, что вы мне о нем рассказывали. До 1944-го брат Амбросий находился в монастыре шесть лет. А вы говорите, что ваш кузен был танкистом до 1940-го, когда перешел в СС. Однако он знал, что я провел ночь с братьями… Такую информацию он мог получить только от настоящего брата Амбросия.
— Который все еще жив?
— Допускаю, что так оно и есть.
— И он мог быть тем самым… — Она смешалась. — Ну, тем, кто убил Отто прошлой ночью?
— Вам трудно прямо сказать, что монах-траппист… убил человека?
— Сама эта мысль отвратительна для католички. Любой монах — это святой человек. А траппист — особенно.
Танкред подался вперед над столом:
— Гелена, вы знаете — или, может, слышали — о человеке по фамилии Драгар? Стефан Драгар?
Мгновение она смотрела на него, явно озадаченная.
— Имя похоже на венгерское.
— Оно и есть венгерское. Стефан Драгар считает себя прямым потомком Аттилы.
— О котором вы пишете книгу?
— Я еще полностью не утвердился в этой мысли, но подумываю.
— Я не бог есть какая ученая, — заявила Гелена, — но я немка и ходила в школу. Я читала «Нибелунгов» еще девочкой. Принц Этцель из «Нибелунгов» предположительно Аттила. Нас учили, что эти легенды базируются на подлинной истории, только уж очень далеких дней — времен Римской империи. Это четвертое или пятое столетие нашей эры.
— Аттила умер в 453 году нашей эры. Теодорик, который, как полагают, был германцем, он же Зигфрид, стал королем римлян в 485 году. Здесь налицо противоречие лет в тридцать, но для легенды это не имеет особого значения. Был Теодорик, который сражался с Аттилой. Он не тот самый, кто разгромил римлян тридцать лет спустя, но древние особенно не вникали в такие детали… Однако вы так и не ответили на мой вопрос о Стефане Драгаре.
— А я и не могу ответить на него со всей определенностью. Моя семья живет в Венгрии, и Драгар — венгерское имя… Мы знаем многих венгров, но если я и встречала этого Стефана Драгара, то не помню.
— Такое могло быть совсем недавно.
— Тогда ответ окончательный — нет. В последние годы я не встречала никакого Драгара. А почему вы спрашиваете?
— Не знаю почему. Просто спрашиваю. Я познакомился с ним в Лондоне, затем встретил в Париже…
— У него была какая-то связь с… с моим кузеном?
Танкред выразительно пожал плечами:
— Он это отрицает. Я даже спрашивал его, знает ли он вас. Ответил — нет. Фактически Драгар отрицает все, о чем ни спроси, но рассказывает очень многое.
— О чем?
— Об Аттиле, чьим потомком себя провозглашает.
— Как он может знать… спустя четырнадцать или пятнадцать столетий? — Она наморщила лоб. — Я еще не встречала венгра, который не объявлял бы себя прямым потомком первого венгерского короля святого Стефана. А венгры — как бы это сказать? — самые словоохотливые люди.
Он ухмыльнулся:
— Да уж, любители поговорить. Этот Стефан Драгар много и охотно болтает, но мало чего выбалтывает.
Инспектор Шлегер не производил впечатление счастливого человека.
— Капитан Танкред, — заявил он, — в вашем номере, в отеле, был убит человек. Даже в вашей стране, Америке, убийство вещь серьезная. Вы не можете так просто выпутаться из этого.
— Я не имею к этому убийству никакого отношения, — возразил Танкред. — Я не знаю этого человека и не знаю, почему его убили. Я уже сообщил вам все, что мне известно…
— Вы не сообщили нам ничего.
— Лишь потому, что и знаю ровно столько же. Ничего нельзя добавить к ничему.
— Та книга, — не отставал инспектор Шлегер, — та самая с вырезанными страницами?
— Разве есть закон против книги с вырезанными страницами?
— Возможно, и есть. Я не уверен.
— Инспектор, — терпеливо проговорил Танкред. — Я хочу поведать вам правду об этих вырезанных страницах. Я прибыл в Европу со значительной суммой денег. Думал, что пробуду здесь несколько месяцев, и не ожидал, что смогу что-то заработать. Мне не хотелось носить при себе несколько тысяч долларов. Вот я и сделал в книге тайник.
— Я размышлял над этим, — признался инспектор, — но вы заработали немало денег и здесь, в Германии, и во Франции. Однако при вас не оказалось значительной суммы в американской валюте. И уж точно не несколько тысяч долларов.
— Конечно нет. Я отправил их домой.
Инспектор поднял карандаш.
— Ваш американский адрес?
— Нью-Йорк, до востребования. Письмо будет лежать до моего возвращения.
Инспектор с отвращением отбросил карандаш.
— Вы думаете, я поверю, что вы послали тысячи долларов налички на почту до востребования?
— Почтовое отделение — это правительственное учреждение Соединенных Штатов, — торжественно заявил Танкред. — Я служил правительству Соединенных Штатов двадцать лет. Так уж вышло, что я верю в эффективность правительственных учреждений.
— Я тоже работаю на правительство, — с горечью заметил инспектор, — и тоже стараюсь хорошо делать мою работу. Вы же чертовски мне ее затрудняете.
— Инспектор, — твердо произнес Танкред, — я не убивал Отто Райзингера, и у меня в кармане билет на пассажирский самолет, который улетает ровно через два часа. Я надеюсь попасть на этот рейс, если вы не арестуете меня. Вы намерены сделать такое?
— Собираюсь ли я арестовать блистательного американского писателя? — переспросил инспектор Шлегер. — Известного писателя, который к тому же был доблестным американским солдатом? — Он покачал головой. — Если вас не беспокоит собственная совесть, то, как полагаю, вы попадете на самолет до Парижа. Я не намерен вас задерживать. Хотел бы, но тем не менее ничего не сделаю, чтобы продлить ваше пребывание здесь. — Он подался вперед над столом. — Однако вот что вам скажу: если позже выяснится, что вы имеете какое-то отношение к случившемуся, то я отправлюсь в ваше посольство и подам жалобу.
— Ну и подавайте на здоровье!
Глава 16
Банкнот в тысячу франков, врученный клерку главного почтового отделения Дьеппа, обеспечил Танкреду информацию, что его второе письмо таинственному Л’Эстранжу осталось невостребованным. Но когда он уже отправился к выходу, клерк его окликнул:
— Есть письмо для мистера Чарльза Танкреда. Может, оно адресовано вам?
Танкред принял письмо и надорвал конверт. Внутри оказался лист голубой бумаги, на котором на машинке было напечатано:
