— Твою святую нетрудно будет заманить в бутик, она уже останавливалась перед моей витриной и пускала слюнки. Эта маленькая форель клюнет на крючок.
— Но как заставить ее войти? Заставить что-нибудь купить?
— Не волнуйся. Надо польстить ее кокетству, сказать ей, что мне нужна манекенщица только на один раз, что у нее идеальный размер, поверь, она клюнет. В худшем случае я прокручу это с ее театром, можно придумать дефиле модной интимной одежды или лихую распродажу для первого спектакля. Между нами, эта премьера «Элоизы» как нельзя кстати.
— А если она не клюнет? Если откажется позировать?
— Она придет. Достаточно будет сказать ей, что она мне просто необходима.
Через три дня Мария Елена мне позвонила:
— Форель клюнула! Дочка мясника, святая Биллями, взяла приманку. Она на крючке. И поверь мне, я ее не упущу.
Как эта шлюха-корсетница могла забыть, что от наслаждений в Мейонна́ веяло смертью? Вайан мертв. Его итальянская сутенерша, сводня и поставщица девочек тоже мертва. Покончила с собой и беременная Жанна Жоанно́ назло своему пентюху. Мертв дом, во всяком случае, в смысле того, что там происходило. Мертв Сталин, мертва партия, сгинул и Советский Союз, кануло в Лету счастливое будущее. Как поется в песне, дух, который шел от Мейонна́, был запахом бойни. Зловонием греха. Тухлятиной, плесенью, разложением, жалкими останками, отбросами, что кидают собакам.
Постарайтесь вспомнить об этих мерзостях, моя юная подруга. Потрудитесь представить себе веревку, в которой дергалась, а потом повисла Жанна Жоанно́. Взгляните на волдыри на коже, на исполосованную грудь девушек из Лиона или вспомните себя, исхлестанную кнутом или крапивой. Что? Вам нравилось? Я слышу, как вы смеетесь, продавщица трусиков. Это придает пикантность вещам. Остроту скуке. Аромат блюдам. Ах, позвольте же мне есть то, что мне нравится и что мне подходит.
Я научился не бояться ни смерти с ее пресным запахом увядания, ни баланды под надгробной плитой, ни едкого клейкого дыма, исходящего от мозговых костей и от жаркого, загубленного в кремационных печах. Я научился не бояться, потому что Бог меня любит и я мало грешу. Но с тех пор как я вновь некстати встретил тебя, жалкая лавочница, ты можешь гордиться собой: я боюсь.
XXVI
Миро, нард, редкие и привычные эфирные масла, — я искал в лоне девушек их и другие следы, знаки, доказательства, примеси запахов в другом запахе, в испарившейся или теплой моче, в двусмысленных местах, в постелях, пропитанных потом и другими следами любовных утех, свиданий наедине, страсти, слюны и удивленного ликования.
Все глиняные кувшины, флаконы с мускусом, кубки волхвов в щелочке бойкой девицы, Марии Елены Руиз, испанки, уроженки Куэнки, из Кастильи Ламанчской, проживающей ныне в Грима, в департаменте Эн, торговки нижним женским бельем. Женщине легкого поведения — мед, амбра, еловый сок. Бесстыдной — сладкий сандал. Шлюхе — сок черники. А за сливками обращайтесь в «Счастливое мгновение» на улице Перемирия, в дом № 6, в Грима. Заходите, дамы и барышни, здесь место для гурманов, здесь пахнет ванилью и слизью от тел, секретом вагин и отвратительной спермой от ревностных ртов. Ночью и слюной. Заходите, дамы. Неизвестно, в каком состоянии вы отсюда выйдете, но вас обязательно обслужат.
В «Счастливом мгновении» за бутиком было три комнаты с кроватями, ванная комната, уборные, — квартира, превращенная в клоаку, как отметили инспектора во время последнего расследования, вызвавшего недоумение хозяйки. Так назвали ее в докладе, хозяйка — учтивое обращение для владелицы дома свиданий, борделя под носом у полиции, нарушавшего благопристойность столицы департамента.
В одной комнате были наручники и прочие принудительные орудия, много говорившие о занятиях вышеупомянутой хозяйки.
Там также стоял стеклянный шкаф с разными сосудами, многочисленными флаконами, тонкими вазами, маленькими коробочками с этикетками эфирных масел и несуразных для этого места духов, часто с растительными или животными ароматами, которые вызвали у одних инспекторов презрительный смех, а у других, по их словам, тошноту.
XXVII
— У меня для тебя сюрприз, — сказала мне Мария Елена, когда я в первый раз пришел к ней в бутик.
Это было ночью, я пошел к ней очень поздно и был уверен, что никого не встречу на столь коротком пути.
— Сюрприз и даже два. Но начнем с первого. Воспоминание об «Элоизе»!
И она достала из выдвижного ящика фотографию Роже́ Вайана, спокойного и улыбающегося, что для него было редкостью, вместе с Элизабет-Лизиной и со всей театральной труппой. Среди этой группы были аббат Нуарэ в сутане, мальчик, игравший роль каноника Фюльбера, помнится, его звали Жаки Кулонж, аптекарь, а также Мария Елена и я в блузе художника, потому что мы расписывали декорации. В центре Жанна Жоанно́, которую поддерживает рукой за бедро аббат Нуарэ, наш режиссер-постановщик. И чуть сзади стоящий в глубине бедный Абеляр, жених-деревенщина, отец утробного плода, «повесившегося» вместе с Жанной. Повесившиеся, так сказали о них люди в то время.
Поразительно жизненная фотография, несмотря на свой возраст. Немного темная, благодаря чему лица обрели рельефность, как будто смерть уже наложила свою печать на некоторых из них. Кость, глазные впадины под замшелой плотью. Что пугает и что притягивает в старых фотографиях? На них невинная, безоблачная, возможно, веселая жизнь, а теперь царит небытие, угрожает забвение, и вас охватывает чувство глубокого сожаления за фотографию и за ее тени. Роже, Элизабет, Жанна, ее ребенок, аббат Нуарэ, галерея призраков, живых мертвецов, снятых в прекрасный, безмятежный момент всеобщего согласия.
— Смотри, — сказала Мария Елена, — у меня есть еще одна фотография Роже. Он увеличил ее специально для меня.
И она достала из того же ящика прекрасный портрет Роже́: угрюмый и надменный, с ледяными глазами, с носом сарыча, со слегка сдерживаемой, вызывающей, гордой от своей добычи улыбкой на удивительно мясистых для тонкого лица губах.
— Эту он подарил только мне. — И мечтательно повторила: — Только мне.
Она перевернула фотографию и прочла мне автограф. Почерк Роже Вайана — убористый, нарочитый: Милой благоухающей испанке, Роже, Мейонна, октябрь 1960.
— А второй сюрприз? — глупо спросил я.
Я был слишком потрясен, чтобы комментировать то, что я чувствую.
— Второй сюрприз? Смотри сюда.
Открыв маленьким ключиком сумку, напоминавшую кожаную папку, она достала еще одну фотографию, цветную; когда я ее увидел, мне пришлось взять себя в руки, чтобы не закричать.
Сцена снята за бутиком, в одной из комнат, которые она показала мне, когда я пришел. На огромной кровати, накрытой розовым покрывалом, расставив ноги, лежит совершенно голая Жюльенна Виллями; ее лодыжки и запястья закреплены кожаными браслетами, не позволяя ей двигаться.
