Послушайте: кричат! И равен счастью звук.
Великий Александр, Вы нам навеки друг!
И тронуты сердца, как имя Ваше слышно.
О, Александр! В Вашу честь устроим праздник пышный.
Король, отец, герой! Вы возвратили честь
И добродетель нам, свершив за землю месть!
[105]
Интересуясь различными сторонами административного и государственного устройства Франции, Александр I посещал важные учреждения: Французскую академию, Счетную палату, а также Уголовный суд, где адвокат и прокурор Беллар приветствовал его, охарактеризовав его таким словами: «…герой почти сказочный, герой, исключительный своим пленительным обращением не менее, чем своими рыцарскими добродетелями»
. Царь явился на Монетный двор, где встретившие его администраторы и королевский комиссар, показали ему рабочие помещения и отделение чеканки. На его глазах были отчеканены две монеты, золотая и серебряная, «с изображением Его Величества, и он соблаговолил благосклонно принять эти монеты, выгравированные г-ном Тиолье, монетным резчиком», и, «найдя свой портрет весьма схожим с оригиналом, он соблаговолил выразить свое удовлетворение г-ну Андрие, одному из наших лучших резчиков, и члену Императорской Венской академии»
. Наконец 1 июня, накануне своего отъезда, он посетил Королевский печатный двор. Там царю вручили книгу большого формата, переплетенную а полушагрень; на ее страницах, украшенных стилизованными орнаментами, была записана поэма в славу нового Александра Великого на французском, русском, немецком, греческом, еврейском, латинском и арабском языках…
Кроме того, император посетил мастерские художников и оставил там заказы: сохранившаяся в Версале копия свидетельствует, что существовал портрет Александра I в большом коронационном плаще, ныне исчезнувший. Эта картина, как и другая, на которой царь был изображен пешим, но в кавалерийской униформе, были написаны Жераром в его парижской мастерской, куда Александр многократно приходил позировать. Но этих сеансов оказалось недостаточно, и вечером 2 июня, когда Александр уже покинул Париж, Лагарп ему писал с сожалением:
«Я навестил Ваш портрет у господина Жерара, который просил меня выразить Вам, насколько он признателен Вам за Вашу снисходительность, и засвидетельствовать Вам его уважение. Ваша голова на портрете прекрасно отображает Вас, когда Вы серьезны, и я доволен, что потомки будут помнить Вас таким. Вместе с тем, я сожалею, что господин Жерар не провел еще один сеанс, а я не настоял на том, чтобы привести к Вам монсеньоров, которые сделали бы сеанс чуть более веселым. Вы знаете, во что обойдется портрет; я буду наводить о нем справки»
.
Спустя несколько недель Лагарп снова выступил в роли посредника между художником и царем. 27 июня, когда Александр направлялся обратно в свои владения, старый учитель писал ему:
«Господин Жерар настойчиво требует у меня одну из Ваших старых униформ, чтобы закончить Ваш портрет. Если у Вас какая-нибудь осталась, я бы передал ему ее для этой цели, а потом забрал бы назад; соблаговолите отдать соответствующий приказ
.
Александр послушал своего наставника, и все было сделано. Рукописный каталог Александровской коллекции, сохранившийся в архивах Эрмитажа, свидетельствует, что «два портрета были писаны с натуры в Париже и переданы в Эрмитаж приказом от 31 июля 1817 года»
.
[106]
Царь интересовался не только искусствами, но и литературой и наукой. Его приезд в Париж позволил ему встретиться с писателями, в особенности либералами (с мадам де Сталь, с Бенжаменом Констаном) и с учеными, в том числе Шапталем и Кювье. Как из сыновних чувств, так и по причине личной симпатии, он пригласил на обед аббата Сикара. Этот аббат, директор Института глухонемых Франции и изобретатель первого языка знаков для глухонемых, был хорошо Известен матери Александра, Марии Федоровне. Восхищаясь его трудами, царица-мать пригласила в Петербург одного из учеников Сикара, чтобы организовать в российских благотворительных заведениях курс обучения его методу. Александр еще при наполеоновской власти наградил аббата Сикара крестом ордена св. Владимира. Однако Наполеон запретил ему носить эту награду
, поэтому приглашение на обед имело огромное символическое значение.
9 апреля Александр получил письмо от старого польского полководца Тадеуша Костюшко
[107], нашедшего убежище во Франции. В этом письме герой сражений за Польшу просил царя об «общей и неограниченной амнистии полякам», он призвал его провозгласить себя «королем Польши со свободной конституцией, приближающейся к английской» и развивать крестьянское образование на правительственные средства, чтобы со временем дать крестьянам свободу и сделать их хозяевами земли, которую они обрабатывают. В ответ 8 мая царь предоставил амнистию, о которой просил Костюшко, а также обещал ему сделать все, чтобы вернуть полякам «их родину и их имя»
. Тем не менее, как станет ясно из хода Венского конгресса, хотя Александр действительно желал создать королевство Польское, «династически соединенное» с Российской империей и обладающее конституцией, для него и речи не могло быть о том, чтобы вернуть Польше границы, которые у нее были до разделов XVIII века…
В Париже царь не довольствовался встречами с элитами и общением с ними. Он стремился соответствовать образу простого монарха, который желает встречаться в том числе и с простыми людьми. Он отправился к инвалидам, где на него произвела сильное впечатление встреча со старыми солдатами императора:
«В Доме инвалидов он повстречал искалеченных солдат — тех самых, что разбили его армию при Аустерлице; они хмуро молчали, лишь стук деревяшек, заменявших им ноги, разносился по пустынным дворам и их оголенному храму; растроганный этим гласом отваги, Александр приказал прислать в подарок инвалидам дюжину русских пушек
.
Кроме того, он проявил желание прийти на помощь приходским беднякам:
«Многие бедняки обратились к Его Величеству российскому императору с просьбами о помощи. Его Величество был не в состоянии выяснить, насколько велики нужды каждого из них и, желая справедливым образом распределить свою помощь, вручил каждому из парижских приходских священников некоторую сумму, с тем, чтобы они ее распределили среди бедняков своего прихода»
.
