— Он — пострадавший! — продолжает юная мать, снижая тон. — Он любимого человека потерял. Вы же должны!.. Миленький, не ходи к ним, — умоляет она пострадавшего. Но разве его остановить? Кто остановит Яновича на пути за мечтой?
Валера подползает к невесте со стороны обочины. Боец в макияже не сводит с него глаз. Валера приближается, готовится к рывку. И вот он остановился и замер. Её перевернули на спину, лицо её открыто для неба. Глаза — распахнутые двери в сиреневую вечность. Около неё снуёт незнакомый человек, похожий на тень. Янович машет ему рукой — отходи, — но тень не обращает на пострадавшего внимания.
Янович подкрался ещё ближе — протянешь руку и можно коснуться её руки. Он остановился от разбушевавшегося сердцебиения. Лицо Леры… Перед ним не женщина под сорок, а та девчоночка, чуть за двадцать, в которую он влюбился, стоило лишь коснуться губами её запястья. Неведомо почему, но он поверил, что вернулся в прошлое, напряг спину и решил, что женится сегодня же. Он — хозяин жизни и не станет откладывать своё счастье на пятнадцать лет. Ему кажется, что на лице Леры появляется улыбка. Она — счастлива.
Его порыв остановил чей-то взгляд из толпы свидетелей происшествия. Яновича бросило в жар — на него смотрела в упор молодая брюнетка, одетая в платье из капелек чёрного перламутра. Глаза её и капельки чёрных жемчужин зияют, как тысячи зрачков тьмы. К обнажённому изгибу её спины липнут взгляды окружающих, но она хохочет и смотрит только на Яновича. Волосы её, длинные, волнистые, играют с ветерком. Глаза её наливаются развратом, щёки — гордостью, а рука ползёт к колену и сминает ткань. Янович приподнял брови, и морщины пробежали по его лбу. Кажется, брюнетку он знает, и давно. Та опять хохочет, вытягивая шею, и тянет подол к самой груди. И вот платье открывает костлявую ногу, которая из стороны в сторону поворачивается на каблуке.
— Убийца! — хлопнул себя по лбу Янович, глаза его расширились и напряглись.
В ответ брюнетка раскатисто, мужским баском расхохоталась и выпустила подол.
— Держите её! — вопит Янович и поднимается на шатких ногах. Лицо его краснеет, голос срывается. Свидетели оглядываются по сторонам, и только. Никто и руки не протянул, чтобы схватить убийцу. — Арестуйте! Она уходит! — не унимается пострадавший и на полусогнутых ногах выбегает на проезжую часть. Взгляд его блестит решимостью и гневом и направлен на служивую девушку, которая хлопает похожими на хвою ресницами и строчит в блокноте, царапая ученический лист пластиковыми лепестками своих ногтей.
Успел ли пострадавший схватить за лодыжку бойца в макияже, не видел никто, но руки ему скрутили в мгновенье ока и на всякий случай чуть вправили челюсть. Свидетели и выдохнуть не успели. «Убийца! — не унимается он. — Ведьма!»
Бойцы встряхнули его, как ватный матрас, и тут же угодили в океан гнева юной матери.
— Вам это с рук не сойдёт, — угрожает она и тянет в небо миленький нежный подбородок.
— Полегче, бойцы, — протянула томным голосом дама в палантине, вырастая из-под земли. — Сейчас его уколют. У него шок.
Пострадавший, услышав поддержку, опять принялся за своё:
— Эта ведьма, — кивнул он в сторону перепуганной девушки с хвойными ресницами, — моя жена.
Бойцы переглянулись, а дама в палантине обхватила его лицо руками, закрывая подоспевшего фельдшера.
— Конечно, — сказала она голосом няни, — конечно…
Пострадавший и правда превратился в ватный матрас. Юная мать залилась слезами. А дама похлопала её по плечику своей бархатной лапкой.
— Юра, отпусти его, — обратилась она к бойцу самого высоко чина, который, насупив брови, рявкал в рацию.
Высокий чин набычил шею и рявкнул на даму.
— Уймись, бешеный, — вспыхнула она. — Отпусти, говорю. Со мной. Вета приехала, — дама протянула руку в сторону затормозившей «Тойоты». — Ты его ксиву проверил? — Чин наклонил голову и сощурил красные от усталости глаза. — А бойцы твои — да! И крылышки опустили. Не доложили? Отчего? Так я доложу. Он из органов хорошо известных, и звание имеется. Так что следуй инструкции, если не хочешь нарваться, — взмахнула кистями палантина дама.
Чин сжал челюсти и кулаки и пошагал к своим бойцам, те вытянулись, и кто-то затараторил, тогда чин рявкнул для поддержания тонуса подчинённых и отдал-таки приказ, продиктованный дамой в палантине.
— Уймитесь, граждане! — дунул он на мурашек. — Идёт расследование. Отпустим всех. В первую очередь потерпевший и малолетние дети. Пройдите, гражданка. — Чин тронул плечо юной матери и вытянул руку в строну «Тойоты», в лобовом стекле которой проявились очки дамы в палантине.
— Верочка, сюда, — радостно машет она рукой подоспевшей девушке с малышом на руках.
— Сопроводить до места проживания, — полосонул взглядом по водительской двери чин и поспешил к мурашикам.
— Как же, — кривит губы дама, кутаясь в палантин. — До места! Его жена трубу не берёт второй день. На стакане сидит — не иначе!
Вета откинула голову и рассмеялась, не разжимая губ. Должно быть, такая манера казалась ей великосветской и в обществе продвинутых следует смеяться именно так.
— О боже! Вы знакомы? — вытянула худую шейку Вера.
— Не могу сказать, что это знакомство принесло мне дивиденды. Так… — Дама пристально вгляделась в белое лицо пострадавшего, который развалился на заднем сиденье и положил голову на плечо молодой матери. — Салон его жены я не посещаю второй год, ни ногой. Мы с Ветой ни ногой! — Она брезгливо оттопырила нижнюю губу. — Домой его везти, к этой… совесть не даёт. Надо родичей его найти, пусть разбираются.
— Ну, везите его ко мне, — просит даму юная мать, обнимая голову пострадавшего свободной рукой. — Мне так жаль его. Я сама разыщу родственников.
— Прелестное дитя, — умиляется дама, — в моей клоаке таких не встретишь. Вы — сокровище, глоток чистого воздуха. Вета, газуй! — пропела она и бархатной лапкой коснулась плеча своей безмолвной подруги. — Не то твой бойфренд опечалится.
Глава 12
I
На работу икаровцы опаздывают по любому поводу. Сегодня, в дни святой Радуницы, после отбушевавшей ночной стихии, только сотрудники бухгалтерии щёлкают замками под аккомпанемент сигналов точного времени и, кивнув начальнице, усаживаются перед окнами в виртуальную реальность.
— Каждый получит отгул. Или два, — обещает Елена Юрьевна надорванным голосом, и одобрение сотрудников смягчает раздражённое вчерашними событиями напряжение воздуха. Ночные авралы на «Икаре» давно не в моде, даже люди главной женщины, финансовая элита предприятия, закормленная премиями и бесплатными путёвками в пионерский лагерь, роптала и подпевала оппозиционному ядру, которое опекал отставной уже Александр Ильич. Ядро по инерции пульсировало светом отставного зама и никак не брало в толк, что источник его энергии иссяк, пересох по злой воле директора, который в последние года два волю свою никак не проявлял, а только и делал, что заражал икаровцев скукой. Но! Для своей любимицы, Елены Юрьевны, лично им коронованной особы, он создал облако комфорта и взбивал его на каждом их совместном чаепитии. Пока не обласканные директором сотрудницы давились слюной зависти, выскочка распивала чаи наедине с шефом и купалась в его комплиментах. Взгляд её день ото дня матерел, и в текущем году она перепрыгнула-таки свою должностную ступень и покрикивала уже не только на второго зама, но и на первого замахнулась, неприкасаемого.
