Юрич впитал всем существом коньяк ещё на стадии глотка и по-тюленьи булькнулся в бассейн. Две опытные русалки тут же подплыли и искусно изобразили восторг.
Валера осторожно вдохнул аромат заморского коньяка и закрыл глаза. Глоток граммулечки показался ему противнее чужого лекарства, которое он только что по ошибке принял. Валера скривился, так и застыл с бокалом в руке. В ответ на призывы «окунуться быстрее» он после минутного раздумья до краёв наполнил свой бокал этим же заморским коньяком и кинул в глотку одним махом.
Всё! От сердца отлегло, сознание помутилось, красота! Теперь можно к рыбкам, к Юричу и Родионычу. Валерий оттолкнулся от бортика и вошёл в воду, как острый нож в мягкое масло. Упругая плотность сперва уступила напору человеческого тела и разверзлась до самой глубины, но лишь только его рука приблизилась к мрамору дна, вода, как ни в чём не бывало, сомкнула порванную толщу и вытолкнула ныряльщика на поверхность.
Родионыч кивнул, и все русалки устремились к новому купальщику, который заливался невесёлым смехом. Они замкнули вокруг него отрепетированный кружок и слаженно одарили объект труда щедро оплаченной нежностью.
Во второй части спланированного в бассейне веселья Валера, закинув голову, валялся на одном из пяти стульев, придвинутом к столу яств. На его коленях роились, сменяя друг друга, стандартные, пропущенные через прокрустово ложе модельности, девушки, все как одна с голыми ногами и мокрыми волосами.
Родионыч тоже понянчил несколько штучек, но быстро заскучал, даже зевнул. А когда одна из девушек с особенно длинными ногами попыталась накормить его виноградом, примяв своими пальцами ягоды, он и вовсе рассвирепел и стряхнул девиц в воду.
Русалки отрепетированно рассмеялись и увлекли за собой энергичного Кмыза, только и мелькали голубые плавки то в воде, то в воздухе.
Свободный от русалок Радионыч перекусил наскоро, зыркая на подопечного, и резанул напрямую:
— Что? — прищурив глаз, спросил он. — И девки тебе не нравятся, такую ж… Твоя гёрла из другого теста? Хватит сохнуть… все дела завалил. Возьми себя в руки, мужик ты или нет? Как исключу из тусовки — пойдёшь побираться. — Не сдабривать речь нецензурщиной он просто не мог.
— Ох, батя, напугал! — махнул рукой Валера. — Мне теперь всё равно, ничего не хочу. Только… — Он опустил голову.
Батя сплюнул и выставил подбородок, кожа на его лице, покрытая оспинами, нервно задрожала.
— Ах ты… Я ради тебя распинаюсь, из кожи вон лезу, проституток этих… заказал. Мне они до… Лучше бы путёвку на Кубу взял… А ты, барышня капризная, кривляешься! — Воспитатель подпрыгнул на стуле. — Ты думаешь, мне сладко? С Валькой. Три замка в дверь впарила, щеколду, в свою комнатную дверь. Про входную молчу. Почему, думаешь, я в субботу у тебя ночевал? Ключи забыл просто? Да? — Батя опять подпрыгнул на стуле. — Эта блаженная мне дверь не открыла, стояла на обороте и в зрачок пялилась, секла, как я по карманам бью. На следующий день я её подловил — кота выгуливала. А холодильник мой зачистила, весь холодец сожрала и сметану, две пачки по 230 грамм. Сын с училища явится — она поздоровается и юрк к себе в конуру, запрётся и подслушивает, твою ж!.. Ни «сынков», ни пирогов… А? Какова семейная жизнь? Только куда девать-то её? Пропадёт без меня. Как ни крути — родное существо. А у тебя что? — выпятил глаза батя. — Полинка — баба медовая, да ещё и беременна. Доча подрастает, крестница моя. — Голос его при упоминании Снежаны потеплел. — Ей и мать, и отец нужны, семья! А тёлок, если душа просит, вон, как муравьёв в лесу. — Родионыч кивнул русалкам. — Одной больше, одной меньше. Нельзя душу на них тратить. Только мужскую силу.
Валера решил возразить и даже рот открыл. Но едва он выдал ноты две возражения, как Родионыч заслон поставил.
— Короче, пацан, — нетерпеливо рявкнул он, — жена твоя беременна? — Валера обмяк от укола его суженных зрачков. — Про любовницу узнала? — Родионыч по шагам речи подвигал своё лицо всё ближе к подопечному. — Истерика была у неё, до припадка? В больницу мы её отвезли? Отвезли. Ребёнок твой, сын, пострадал? А как же! Врачиха сказала, ты ж… жене типа покой нужен, обстановка благоприятная, взаимопонимание, поддержка? Сказала. Ты, твою ж… запомнил? Запомнил! Ну и всё! — Учитель взглядом отпустил подопечного и опять растянулся в кресле. Руки его сами потянулись к общипанной русалками ветке невинного винограда.
— А раз запомнил, то и нечего!.. — выдал Родионыч. — И вообще, у тебя всё здорово. Дела наши тикают! Сын скоро родится, белорус, наследник. Полинка, видишь, за ум взялась, что значит бабу по назначению использовать! — Учитель растянул в улыбку свой напомаженный виноградным соком рот. — Ты… как откормит младенца, салон какой-нибудь, типа парикмахерской, или ещё что там у баб в моде, открой для своей. Пусть занимается. А то, твою ж… сознание у неё подвижное, чтоб опять не того… от безделья…
Валере не хотелось больше слушать единственно правильное мнение Родионыча и дышать влагой застоявшейся воды бассейна, удобренной хлором. И он, оттолкнувшись от воздуха, воспарил.
— Батя, родной, ты прав, — с самого потолка крикнул он шефу. — Ты прав, конечно, но я поступлю по-своему. Сдаю бизнес и ухожу… А Лера не любовница, она моя душа…
Ещё днём раньше Валера не осмелился бы так поступить с оракулом, но сегодня день особенный, он теперь свободен. Так и уплыл он по воздуху, даже в раздевалку не заглянул, а Родионыч и не заметил будто, даже головы не поднял. Сидит он за столом, виноградины челюстями давит, и рот его время от времени сплёвывает косточки.
Валера совсем осмелел и приоткрыл глаза по-настоящему, но только лишь вздрогнули его жёсткие короткие ресницы, как боль невидимой рукой костлявой ведьмы сдавила череп. Казалось, что мозг его отрывается от костей, и он застонал.
Чья-то холодная бескостная, как будто тряпичная, рука вправила мозг в исходную позицию, жар тут же пошёл на спад, и он с лёгкостью распахнул глаза.
— Кто вы? — прошептал Валера, напрягая лоб.
Над ним склонилась женщина с васильковыми глазами, кончик её медовой косы щекотнул лицо Валеры.
— Не может быть, — шепчет он. — Я вас хоронил уже.
Женщина распахнула васильковые глаза во всю ширь и улыбнулась.
— Я отведу тебя к ней, — не раскрывая губ, сказала она, сжав руку остолбенелого Валеры. Его согласия не требовалось. Она просто вытянула больного за границу реальности, перелистнув множество его воспоминаний, в каждом из которых жила Валерия. — Не бойся, милый…
Валерий шагнул и очутился в знаменитой профессорской квартире.
На кухне посапывает чайник, урчит холодильник, а на обеденном столе выставили хрустящие спины поджаренные тосты. И вот остановилось журчание воды. Да, он узнал этот волнительный многоголосый шёпот, который лился из открытых дверей ванной с того часа, как его уложили на диван в квартире юной мамы. Она купала своего капризного малыша, тот хныкал и просил конфету. Юная мама, подёргивая маленьким хвостиком на затылке, баюкала его нежным голосом и просила в обмен на леденец скушать «овсяночку».
