Вот, отвела Альку в школу — и бегом домой, в кровать, досыпать, библиотечный день всё же. Свет не выключала, матовый цветок с отломанным лепестком продолжал гореть на потолке. Никогда Валерия не купит новый плафон, никогда. Этот скромный советский светильник, матовый тюльпан, купила мама и так радовалась, когда папа, стоя на стремянке, прилаживал его к потолку. И стоило только новым ста ваттам разлить свою фотоновую мощь по профессорской прихожей, мама унеслась в кухню и испекла целое блюдо заварных пирожных. Они вместе посыпали их сахарной пудрой и ждали звонка в дверь — на чай к ним летела Аллочка с новым журналом по вязанию. Какое было время… Лера улыбнулась советскому плафону и пошлёпала босыми ногами в кухню — найти рецепт тех заварных пирожных.
На исходе вчерашнего дня она получила в подарок от закадычной подруги новые сапоги: белые, изящные, на толстом высоком каблуке, со сверкающей бусинкой на боку. Алла вернулась из Франции. Её сердце горело от нетерпения, поэтому из аэропорта с огромной коробкой в руках она примчалась в дом любимой подруги и целый вечер отводила душу. Лера дефилировала в новых сапогах по старым коврам, а её сын и подруга пили чай и любовались высокой парижской модой.
В таких сапожках в библиотеке, театре и особенно на работе чувствуешь себя на вершине счастья. Горячий кофе с мармеладом, пушистый снег и синее небо, рябиновые кисти, осыпанные алмазной пылью, оторвали Леру от земли, так и кружила она в белых сапожках до самого входа в метро.
Ноги горели от взглядов, прикованных к блестящим бусинкам. Некоторые завистливые взгляды перескакивали на лицо и сканировали до миллиметра губы и нос, чтобы успокоить себя привычным: «Сапоги напялила, а рожа-то…» — но терпели неудачу. Их больные, побелевшие глаза выпускали ядовитые лучи прямо на хозяйку завидных сапог, отчего Лера внутри себя съёживалась, но виду не подавала: плечи расправила и улыбалась, приподняв уголки губ.
Вот она сморщила лоб и принялась читать подряд все рекламные листы на стенах вагона, как будто ей и дела нет до снедаемых завистью пассажирок. Глаза её скользили по трескающимся от счастья физиономиям на каждом плакате, будь то призывы поступить на курсы по изучению «многого, чего только нет, чего» или объявления о распродажах, скидках и льготах, завитых в процентные бублики. Один из рекламных буклетов оказался пошлее всех: столбик предложений о трудоустройстве, а на переднем плане Мэрилин Монро. Вакансия менеджера по сопровождению баз данных выглядела вульгарно около идеальных лодыжек вечного эталона женской красоты. Лера усмехнулась. Вероятно, она бы так и веселилась до своей остановки, если бы не вчиталась в имя работодателя. ООО «Икар»?!
Улыбка на её побледневшем лице погасла быстрее спички на ветру, уголки губ опустились, а глаза зависли на заветном названии «Икар». Лера закрыла глаза, но было уже поздно: Икар влетел в её душу, и пали запертые замки, духи прошлого один за другим начали покидать тайные комнаты и занимать прежние места в сердце, разуме, каждой клеточке естества.
Она проехала мимо своей остановки, библиотека так и не дождалась преданной читательницы, а на конечной станции вагон покидала уже не парящая фея в белых сапожках, а влачила ноги красуня, облучённая Яновичем.
VIII
— Миленький, родненький, — причитает юная мама и гладит по голове своего несчастного гостя, — как же мне жаль тебя. Как жаль. Но ничего изменить нельзя. Придётся смириться и жить дальше.
— Как это — нельзя? — возмутился пострадавший, напрягая жилы на шее.
— Таков наш удел человеческий — хоронить любимых и близких, а потом жить. — Ангел в лиловых перьях милосердия склонился над пострадавшим.
— Я не хочу жить, — просипел Янович, глаза его закатились.
— Нет! — воскликнула встревоженная мама спящего малыша. — Ты не хочешь жить для себя! Надо жить для других! У тебя есть дети? — не отступает она.
— Да. — Пострадавший напрягает лоб. — Дочь и беспомощный сын. Больной ребёнок.
— Вот! — просияла ангел-мама. — У тебя есть дети. Ты нужен им! Живи для них! — Из глаз юной мамы полились спасительные для несчастного лучи. — Ты уже счастливый.
— Нет, — без звука опять разрыдался пострадавший, хватая ртом воздух, как будто задыхался. — Я не могу без неё.
Ангел в пушистом балахоне обнял крыльями нечастного.
— Это твоя жена погибла? — спросила юная мама, едва сдерживая слёзы. — Молодая такая. Моя ровесница? И такая красивая. Я таких артисток в старых фильмах видела, в главных ролях. Они всегда шикарные, счастливые, а в жизни у них всё наоборот. Но твоя не такая. Она — счастливая. Знаешь, я завидую ей! Честно! Меня никогда так не любили. Многие женщины отдали бы всю жизнь только за год, а может, и за одно мгновение, чтобы испытать подобное счастье, — с сияющими глазами произнесла хозяйка дома, где Янович нашёл убежище.
— Мы должны были пожениться, — вздохнул пострадавший, — сегодня. В ЗАГС ехали. Она, Лера… моя суженая лет пятнадцать уже. Не завидуй ей! Она страдала из-за меня, мучил я её. Жил на полную катушку, чего там лукавить. Она ждала, очереди своей ждала. Прощала и не требовала ничего. — Янович всхлипнул, как ребёнок. — Я её бросил однажды, — признался он и почернел. — Ушёл. Забыл… пытался забыть. А ты говоришь «счастье»!
Валере показалось, что любимый джип опять прижал его к стене гаража, любимый до сегодняшнего дня.
— Она ведь отказать мне пыталась, — выдохнул он, чернея ещё больше. — Сказать хотела, что всё… А я понял и перебивал, слова ей не давал. Потому как моя она, что хочу то и… Я хозяин, и воля моя. А если б я послушал её, выслушал там, на даче, может, и не было бы, — задыхается беззвучно Валерий, — не было бы… если б я…
Он упал на подушку и провалился в райский пух. Вот наконец-то за руку его держит не юная мама с глазами ангела, от взгляда которых восстаёт совесть, а давняя подруга с васильковыми глазами и медовой косой на плече. Она смотрит на Валеру и всегда угадывает его желания или лукаво подсказывает их. «Пойдём», — зовёт она, не разжимая губ, и Валера проваливается глубже в райский пух, в бездну, в свой офис…
IX
К обеду того текущего дня, когда в Интернете и печатных СМИ уже светило объявление о найме в ООО «Икар», в холле офиса не было свободных мест. На диванах и креслах, полностью кожаных, теснились нарядные молодые особы, самые модельные облепили подоконники, в воздухе цветистым облаком зависали ароматы духов. Разнотонный говор и заносчивый смех смягчали напряжённое ожидание оценки соответствия каждой из претенденток на вакантные должности.
Никто из них особенно не вчитывался в текст объявления, каждая прилетела, откликаясь на жирное слово «кастинг» в заголовке и скачущие надписи: «перспективы рабочих поездок по Европе и в дальнее зарубежье», «офис в сердце столицы», «покажи нам свой талант».
«Жюри отборочного тура» — именно такая надпись красовалась на двери директорского кабинета — заседало без перерывов. Когда председатель жюри, сам невысокого роста, худощавый, в синем костюме от Кардена и алом блестящем галстуке, выскакивал из-за двери, взволнованные претендентки говорливыми ручейками стекались к нему и наперебой задавали нелепые вопросы.
