— Место секретное. Мам Лена приказала не болтать, — сказал Ник и налил в тарелку томатного соуса, который его мама готовила сама, — поэтому и в гостиницу никто не селится, типа частный визит.
— Сколько страсти-то, — хмыкнула мама и подбросила котёнку горячую картофелину, политую золотом топлённого масла.
— Вечеринка, вернее, ночное бдение, — продолжил Тим, проглотив уже несколько картофелин и солёных груздей, — намечается у старого приятеля моих родителей. Отец волнуется очень, мама его с ложечки кормит последние два дня. Этот их приятель, мы с Никки даже имени не знаем, — друзья переглянулись, — маститый бугор, у него завтра днюха, юбилей. И гости его все при чинах, с самого верха, поэтому и место секретное. И мне, тёть Алла, не по себе тоже. На концерт идёшь — там любят тебя давно, наши треки по сто раз слышали, лайкали… Как к родным, словом. А тут что за публика? Они нас знать не знают. А этого бугра подвести нельзя, родители тащатся от него, говорят, он помогал им сильно. Это он отца в златоглавую выпихнул, в нужные круги. И деньгами тоже помогал, не жалел. Видел, конечно, что отец — талант от Бога, вот и…
— Ага, пап Лев привык, не успеет к грифу прикоснуться — фаны стены выносят, — перебил друга Никки, выбирая вилкой лук из салата, который подсыпала ему в тарелку мама. — Прикинь, мамуль, а тут дядьки-пузаны живут только в репертуаре Баскова. Весело будет! — очень бодро для жертвы голодомора протараторил Коляша.
Мать прильнула к сыну и провела рукой по шёлку его волос, спадающим на глаза.
— Сынок, — прощебетала она, — ты говорил, что вы никогда не играете на корпоративах, только концерты.
— Алла Николаевна, — отозвался вместо Ника его друг, — Ник не соврал, всё так. Отец с самого начала пути определил наш вектор — никаких жующих фейсов на выступлении. Нам за один корпоратив по пятьдесят тысяч чужих денег сулят, а то и больше, но отец категорично сразу — «нет», даже не дослушивает. Говорит, кто за баблосом гонит — талант теряет.
Коляша поцеловал мамину ладонь и подтвердил мысль Тима:
— Всё по-прежнему. Мы его поддерживаем, пап Лев — мужик правильный, справедливый. А кореш его минский — тоже мужик хороший, правильный. Молодого Палыча сильно выручал, деньги ему давал, не считая. Мам Лена всего не знала, хотя у этого кореша долго трудилась заместителем, пока с нашим бэндом в Москву не свалила.
Тимур бросил взгляд на открытую дверь кухни и втянул носом сочный запах мяса — это нашпигованная чесноком свиная лопатка похрустывала в духовке. Мама Никки улыбнулась — нос Тима почти пульсировал, как передающая антенна.
— Вот ведь аромат, — сказал он и сглотнул слюну, а потом усилием воли заставил себя продолжить начатый рассказ: — …Помогал. Первый альбом в Москве записать и двинуть помогал… Когда отец в неадекват откатился, здесь ещё, до златоглавой, так этот бугор его вылечил у своего знакомого нарколога, потом и с мамой помирил. Семью нашу склеил разбитую.
— Ах-ах, вот кому ты своим рождением обязан! Природа долго противилась такой случайности! — Ник искрился колкостями, но его мать нахмурила брови, не тронутые сединой.
— Коля, замолчи! — остановила она поток едких слов. — Хватит точить своё жало! Дай с толковым человеком поговорить, мне теперь понятно всё становится. Ты никогда до конца ничего не расскажешь, у меня после твоих пояснений больше вопросов, чем ответов, голова кругом. Ты кушай, Тимур, сейчас мясо готово будет, — засуетилась мама Никки и умчалась на кухню, обхватив лоб рукой.
Тим одолел первую волну голода и теперь просто рассматривал блюда на столе: грибы белые в кольцах лука и в сметане, рыба белая и рыба красная на постели из долек лимона, картошечка, одна в одну круглая, маленькая, как орешки грецкие, блестит, маслом облитая, пирожки, буженина, окорок, холодец, курица, блинами набитая, паштет из печени, салаты и колбаса домашняя… Тим вздохнул всей грудью, по-молодецки, и завалил свою тарелку холодцом, а на самый краешек плюхнул хрену.
— Вот ведь умничка, — сказала хозяйка Тиму, выходя из кухни. В руках она держала новое блюдо с волшебным дымом. — Кушай, кушай! И ты, Коляша, не отставай.
О больной пояснице она забыла и, как девица на выданье, порхала вокруг гостей.
— Мамуль, супер!.. Мамуль, улёт! — время от времени выдавал сыночка.
— Улёт!.. Супер! — вторил ему друг.
— Сейчас ещё морса клюквенного принесу, — подскочила хозяйка. — Только я спиртного не припасла. Ни для кого, правильно?
Тим кивнул.
— Вот ведь! — просияла мама Никки. — А то отец журил меня, «Беловежской» заставлял взять Льву Палычу. Еле выдержала атаку.
— Ни-ни! Папа Лев в трезвости живёт с самого рождения этого обжоры, — сказал Ник и махнул куриной косточкой в сторону друга. — Даже не курит. Бросил. У нас закон трезвости. Кто примет — сразу на вылет, наши даже квас не пьют. Прикольно?
— Правильно, — воскликнула мама Никки. — Я очень поддерживаю. Все бы так. А то столько пьющей молодёжи, просто жуть берёт. Если бы ты пил, — она перекрестилась и посмотрела на сына, — или, не приведи Господь, ещё что — меня бы сразу не стало. Невыносимо наблюдать, как родное дитя топится.
— Это вы в точку, Алла Николаевна. — Белый грибочек хрустнул на зубах Тима. — Время от времени отец вытягивает нас на кладбище. Ритуал такой, когда альбом новый запускаем или годовщина смерти кого-то из бывших. — Тим взмахнул пустой вилкой. — Нормальные люди пьют до безумия, а мы по бутеру — и на могилы. Вокалист и ударник. Первый от передоза откинулся, второй допился и повесился. Теперь вечно молодые. Жуть как пробирает.
— Да. Я после первого раза ночью не спал, мурашки по телу бегали, — сгорбил спину Ник. — А пап Лев ещё страстей нагнетает: «Вот, — говорит, — тут и мой холмик запросто мог быть, если бы в завязку не ушёл. Стояли бы сейчас и слезами поливали кости гитариста». Трэш.
— Да, сыночка, ох как прав Лев Палыч. Как прав.
Тим сиял, когда превозносили отца.
— Первый наш, папин ещё, вокалист и лидер похоронен здесь, на Московском. После концерта к нему на могилу пойдём. Тоже пил, траву курил, нюхал, ширялся — короче, по полной все радости жизни познал. Отец его любил очень. Мама вот как‑то… спокойно. Похоже, она его до сих пор винит в папином временном неадеквате.
— И к Нелявину пойдём, — сказал Ник, — Он на центральной аллее отдыхает. Крутой! Папа Лев ох как Нелявина уважает, боготворит. Нам в пример ставит. Ты с нами? — спросил он у матери, которая глаз не сводила с сыночков, слушала и будто даже не дышала. — Там ведь сестра твоя похоронена. Навестишь?
Мама Ника после раздумья кивнула.
— Ма, — продолжил Ник, — а я завтра балладу Нелявина исполню, «Птицы крик», такая вещь! Зашибись! Папа Лев облёк её в риффы и такое соло выдал — забываешь, на каком свете живёшь. На каком языке говоришь. Гитара стонет, как птица, которую изгнали, кричит от боли, рана у неё смертельная на спине. Пап Лев её тему ведёт, а я — колдуна, ревнивого и коварного, который любимую свою жену в птицу превратил и потом её, несчастную, убили на охоте.
