Когда это разбитое корыто с кривыми колесами покатилось вперед, подскакивая и покачиваясь на нашей в общем-то ровной мостовой, окна домов открывались, и из них выглядывали хмурые лица жителей. Кто-то умудрился запустить в телегу гнилым помидором, но попал в голову возницы.
— Эй! А ну там! — погрозил мужчина кулаком и даже привстал на козлах, зловеще свистнув хлыстом, а ближайшее окно со стуком захлопнулось.
Возница тряхнул головой, скидывая кусочки помидора, и покатил дальше.
К помосту мы подъезжали медленно, потому что народ никак не желал расступаться, так и норовили дотянуться до нас с Фомкой, а дежурившая охрана пыталась растолкать недовольных пиками. Как сказал бы Мордефунт: «Казнить нужно в целости и сохранности».
Действие анестезирующего средства медленно сходило на нет, чувствительность возвращалась, и, когда нас довезли до помоста, ноги уже кое-как слушались. С поддержкой тех же охранников мы вскарабкались по ступенькам, потом нас поставили на колени на краю помоста и связали руки за спиной. Древние обряды, чтоб их! Уже во втором участвую, а прекрасно обошлась бы и без подобного опыта.
Возле наточенной и блестящей гильотины установили нарядную, украшенную бантиками корзину, а рядом замер палач. Он был обряжен в свою самую парадную форму: с голым торсом, в красных бриджах и красном колпаке с узкими прорезями для глаз.
— Покаяться перед славным народом Просвещентии не желаете? — доброжелательно спросил он, а мы синхронно замотали головами. Это в чем нам каяться?
— Ну как хотите, — пожал плечами палач.
Я оглядела море лиц, среди которых было на удивление много приезжих, они выделялись в толпе своими нарядами. А еще тут присутствовало немало журналеров, борзописцев, обозревателей, очеркистов, желтопечатников — пресса, в общем, явилась. Я их сразу разглядела, поскольку прежде приходилось иметь дело в ходе ряда расследований. Помимо значков на одежде и всяких технических приспособлений людей этой профессии отличала особая пробивная манера. Благодаря ей самый пробивной представитель умудрился протиснуться к краю помоста и невозмутимо стоял возле охранников, а его шипастый микрофон на длинной палке так и норовил упереться одному из них в нос.
Да уж, колоритных личностей по душу артефакта явилось немалое количество. Некоторые и на нас поглядеть собрались, но все же в основном приехали наблюдать золотого во всей красе, а теперь отовсюду слышались разочарованные вздохи. Кабы не обещанное зрелище отсечения головы, половина собравшихся точно покинула бы площадь. Среди толпы я разглядела даже Мордефунта, явившегося наблюдать за действием гильотины и гуманной казнью наглой ведьмы.
На небольшом, более свободном участке я заметила отца, а рядом маму, рыдающую на его плече. Неподалеку стояли такие же несчастные родители Фомки и его младшая сестренка, упорно пытавшаяся вывернуться из рук матери. Рядом с родными дежурили охранники и то ли не давали возмущенной толпе излить на голову родственников свое негодование, то ли следили, чтобы последние не вздумали оказать нам помощь при побеге.
Я отвела взгляд от родителей. Так по головам этим ищейкам настучала бы, ведь из-за них пока членораздельной речью не владею, ни слова сказать не могу! Родные расстраиваются, а мне тоскливо. Отвернулась в другую сторону, чтобы заметить на обтянутом красным шелком возвышении установленные в ряд стулья и на них короля с принцессами. Почему с принцессами? Потому что они все явились, и не одни, а с сопровождающими.
Принцесса из Тьмутьмии мне уже была знакома, но она сменила черное платье на более нарядное — черное в белый горошек. Наше ее высочество тоже расстаралась и просто поражала непредвзятых зрителей роскошностью наряда, однако лицо ее было заплаканным и все время кривилось, а плечи так и сотрясались от рыданий. Что поделать, она же потеряла сегодня своего Артура!
Совсем рядом с нашей сидела другая, отдаленно напомнившая мне строгую даму из Романтии, наверное, потому, что у нее тоже были очки, правда, очень стильные, удлиненной формы, в золотой оправе. По деловому костюму я признала в бизнес-леди принцессу из Небоскребии. Она в этот миг небрежно протянула нашей носовой платок, а сама уткнулась в серебристую тонкую дощечку и стала делать на ней какие-то пометки.
Кстати, романтийская принцесса, этакое небесно-воздушное белокурое создание в белоснежном платье наподобие тоги, тоже здесь присутствовала. А за стулом другой русоволосой девушки в переливающемся наряде наверняка из зачарованной материи стоял не кто иной, как советник короля Волшебнии. Он осуждающе покачал головой, заметив, что я на него смотрю. Мол, осталась бы ты у меня, Алена…
Методом исключения я распознала принцессу из монархической республики. Она уже достигла определенного порога зрелости и отличалась еще более аппетитными формами, чем наше высочество, однако потрясающая воображение шляпа в форме лебедя (тьмутьмиец со своим птичьим нарядом обзавидовался бы!) с лихвой компенсировала маленький возрастной недостаток. Другую румянощекую шумную деву с пышным бюстом, рядом с которой стоял поднос не с водой, а с вином, я причислила к принцессам Бурундии.
В общем, все дамы выглядели малость разочарованными (некоторые просто убитыми горем), осознав, что явление их потенциального мужа народу не состоится. Они так недобро поглядывали в сторону проштрафившихся сыщиков, ожидая начала казни, что я снова принялась разглядывать толпу. Сердце встрепенулось в груди, когда рядом с ищейками увидела Мика. Кто-кто, а он не должен считать, что я потерпела неудачу. Пожевав язык, попыталась определить, вернулась ли чувствительность, и радостно поняла, что почти в состоянии говорить.
— Мы ефо нафли, — прошамкала, обращаясь к палачу.
— Что? — не понял работник гильотины, который в свободное от палаческих обязанностей время (а это значит — круглый год) разводил брюкву и иные овощи и содержал лавку в городе.
— Нафли алтефахт.
— Что она говорит? — повернулся к Фомке палач.
— Отышкали, — ответил напарник, а господин овощник почесал лоб и посмотрел на стоящих у подножия помоста охранников.
— Чего они хотят?
Самый молодой из охранного эскорта пожал плечами и ответил: «Последнее желание исполнить просят».
— Ну конечно! — хлопнул себя по лбу палач. — Вам же положено. Загадывайте.
Я обменялась обреченным взглядом с Фомкой. Последнее желание так последнее желание. Надо же извлечь пользу из этого положения, вон некоторые артефакты это умеют делать в любой ситуации. Ведь предвидел, гаденыш, что нас утащат из конторы именно в тот момент, но пошел себе спокойненько одеваться. Ух, как жаль, что я его не задушила!
— Поцелофать, — сказала я.
— Чего? — уточнил вершитель казни и снова посмотрел на молодого охранника.
— Поцеловать, — перевел тот.
— Меня? — Палач бросил растерянный взгляд на добровольного переводчика, а тот задумчиво почесал макушку. Я закатила глаза и махнула в сторону черноволосого сыщика.
