– И?
– Она называется «Дневник Розы».
На мгновение у Джара возникает ощущение, будто он сжимает под столом не пластиковый пакет, а Розину руку. Она находится с ними, в гостинице, рассказывая о Ладакхе, о своем желании когда-нибудь побывать там зимой и пройтись по льду Занскара.
– Должно быть, она загрузила его в мой компьютер в ту последнюю ночь, – говорит Эми. – Роза часто отправляла с него электронные письма, когда гостила у меня. Там, скорее всего, нет ничего особенного, но все же… – Голос Эми обрывается на полуслове.
Джар жалеет ее и тот покоробленный мир, в котором они с Мартином живут – мир, в котором нет случайных совпадений, но во всем усматривается взаимосвязь. Им обоим кажется странным то, что Роза загрузила свой дневник в их компьютер.
– Мы подумали: может, ты знаешь кого-нибудь, кто помог бы открыть эту папку, – продолжает Эми, теперь уже с большей уверенностью в голосе. – Может, кто-нибудь из твоих коллег-технарей по работе. Тот парень, Карл, о котором ты нам часто рассказываешь. Я знаю, что Мартин не всегда находил общий язык с Розой… – натужно улыбается Эми. – Но на следующий день, после очередной, но на редкость долгой велосипедной прогулки (а он говорит, что может размышлять о чем-либо только сидя на своем велосипеде), Мартин вернулся чрезвычайно оживленный и говорил о ней с большей нежностью в голосе. Он также сказал, что ты был единственным, кто действительно понимал Розу.
Джар отвел глаза в сторону.
– Возможно, в нем взыграло чувство вины. Потом, уже ночью, он заявил, что нам следует передать Розин дневник тебе. «Это было бы правильно, и это нужно сделать», – сказал он… И попросил меня передать его тебе. – Эми делает паузу, теребя свое обручальное кольцо. – Джар! Я думаю, Роза рассчитывала на то, что однажды ее дневник найдут. И возможно, в нем есть ответы на некоторые вопросы.
8
Кембридж, летний триместр 2012 г. (продолжение)
Когда мы подошли к общежитию Джара, было уже совсем поздно. Мы прогуляли по улицам Кембриджа больше часа и даже сделали остановку на Олл-Сейнтс-пасседж, чтобы угоститься кебабом. Мы его поделили, и оба пожалели об этом. А потом Джар наконец-то спросил, что я хочу дальше.
После купания в Каме я все еще ежилась от холода, но мне не хотелось, чтобы наш вечер заканчивался. Джар умеет слушать или, возможно, ему просто не удавалось ввернуть словечко. В его поведении было что-то такое, отчего меня вдруг потянуло выговориться, отвести душу, рассказать ему больше, чем я кому-либо рассказывала с тех пор, как приехала в Кембридж. О, если бы только я могла поделиться с ним той проблемой, что преследует меня в этой жизни. Проблемой, которая принимает все более угрожающие размеры, то ли сгущая, то ли наоборот проясняя мои перспективы – я уже и не знаю.
– Не покажешь мне свои офорты? – спросила я, в первый раз взяв его под руку. Джар посмотрел на меня, а затем улыбнулся и, не обращая никакого внимания на подвыпивших студентов, обходивших нас на узкой Кингс-Парейд, ответил мне вопросом на вопрос:
– А разве не мне следовало предложить тебе это?
– Что ж, давай.
– Ты не хочешь подняться ко мне, чтобы… – Еще один студент пихнул моего спутника в плечо, пытаясь оттолкнуть его широкий корпус в сторону, но Джар и на это не отреагировал.
– Чтобы что? – усмехнулась я.
– Чтобы выпить кофе, – договорил Джар. – Лучше кофе, чем виски.
Его комната оказалась просторней моей и намного чище. Ее большие окна выходили на Кингс-Парейд, а спальня была размером с гостиную – в общем, именно тот «брайдсхедский вариант проживания», который представляют себе люди, думая о Кембридже. Я обошла все, проведя рукой по потертой бордовой кожаной софе и креслу. У Джара в комнате имелся даже камин.
Вдоль стены высились стопки книг – томики Йейтса, Синга
[5], Хини
[6]. В углу на письменном столе понуро покоился закрытый лэптоп Джара, а над ним стыдливо склоняла плафон регулируемая настольная лампа. На подоконнике громоздилась армада бутылок ирландского виски, одну из которых подпирал CD-диск «Вилладжерс»
[7].
Я все еще не понимала, к чему клонится наш вечер, но в обществе Джара я чувствовала себя уютно и раскрепощенно – достаточно раскрепощенно для того, чтобы попросить у него какую-нибудь одежду на смену своим промокшим вещам.
– Я бы тебе приготовил ванну, но до нее топать несколько миль по коридору, – сказал Джар, протянув мне свой домашний халат из-за двери. – Нам ведь не нужны сплетни соседей. Ты можешь переодеться там. – Джар кивнул на спальню.
– Я могу и здесь, – сказала я. Мы стояли в комнате, возле софы. – Ты и так уже все видел у реки.
– Я не смотрел. Будешь виски?
– Что, совсем не подглядывал?
Вместо ответа Джар принес с подоконника бутылку и бокал и щедро налил в него виски.
– Вот, выпей, это тебя согреет. – Он подал мне бокал. – Двадцатилетний «Редбрест» – ирландский виски. Его готовят путем перегонки смеси солода и непророщенного ячменя в традиционных медных кубах. И выдерживается сначала в бочках из-под бурбона, а потом в бочках из-под хереса. Чудесный букет с ароматами пряностей, фруктов и дерева.
– И как я смогу устоять? – прошептала я. Теперь мы стояли совсем рядом, лицом друг к другу.
– Так говорит мой отец. Он вручает мне бутылку этого напитка на каждый Новый год, пространно распинаясь о его вкусе и послевкусии.
– А где твой бокал? – спросила я.
– О, я уже выпил норму всей своей жизни.
– Так нечестно.
– Грех жаловаться.
– Мне что ли?
– К тому же, на трезвую голову мне лучше пишется.
– Вот уж не думала, что ты собираешься что-то писать сегодня ночью.
Мы стояли так близко, что наши лица почти соприкасались.
– Похоже, мы можем пикироваться бесконечно. Дай лучше я тебе помогу, – произнес Джар, расстегивая мою рубашку.
Его пальцы с чистыми, аккуратно подстриженными ногтями, действовали уверенно и настырно, без страха и трепета. «Интересно удивился ли он, обнаружив, что я не ношу нижнего белья? – подумалось мне. – Может, он уже составил обо мне мнение как о феминистке без лифчика?»
