– А я ведь тоже был арестован – после консультации у психотерапевта на Харли-стрит. Рискованное дело – эта психотерапия. В полицейском участке на Савил-роу меня расспрашивал о жестком диске парень по имени Майлз Като. Ты когда-нибудь слышала о нем?
Эми замотала головой. Похоже, она совсем не удивлена тому, что его арестовывали. Как будто ожидала такого развития событий. И Джару от этого еще больше стало не по себе.
– Он что-нибудь спрашивал о Мартине? – поинтересовалась Эми.
– Он подозревает его в хранении непристойных снимков – четвертого уровня.
– Тогда почему они не предъявили ему обвинения? – Эми откинулась на спинку стула.
Джар не мог понять, действительно ли Эми была уверена в невиновности Мартина или все-таки сомневается:
– Они полагают, что все улики на жестком диске. Думаю, они еще не смогли получить к нему доступ.
Эми внезапно оживилась; в ее глазах впервые за все время их разговора загорелся интерес. Она наклонилась к Джару – точно так же, как это когда-то делала Роза.
– Ты ведь понимаешь, что все это никак не связано с какими-то похабными изображениями, да, Джар? Арест Мартина, твой арест, этот Майлз Като. Это все из-за Розы, из-за ее исчезновения, – сообщила Эми. – Должно быть, в ее дневнике есть что-то такое, что для них очень важно.
Эми задала наводящий вопрос в отчаянной попытке узнать больше. Но Джар не знал, с чего начать. Пока ему не начали приходить отрывки из Розиного дневника, все еще оставался шанс, что он заблуждался, что интерес полиции к жесткому диску никак не был связан с Розой. Но записи дневника все изменили.
Джар начал с рассказа о докторе Лэнсе и его заботе о Розе и только потом описал встречу Розы с Карен, колледжным психоаналитиком. Но не упоминул о ее сходстве с американкой Кирстен, его психотерапевтом. Пока еще рано делать какие-то конкретные выводы. В его ушах до сих пор звенели слова Карла: «Это всего лишь совпадение, Джар». Но он не хотел разрушать свою версию. Эми, наклонившись, слушала.
Джар рассказывал о поездке Розы в приют в Херефордшире, о подписании ею Закона о неразглашении государственных тайн, о предложенном ей втором шансе в жизни. А затем упомянул о статье Макса Иди в даркнете и ее потрясающих аналогиях с Розиным дневником.
– Я проверял в Сети, – продолжал Джар. – Седжал, ее соседка по комнате в Херефордшире, «умерла» через несколько недель после гибели Розы, и ее тела тоже не нашли.
– Будь осторожен, Джар, – сказала Эми, положив ему на руку свою руку. Джар отвел взгляд, осматривая кафе, и затем снова повернулся к Эми, встретившись с ней глазами.
– Можно мне тебя спросить кое о чем?
– Что такое?
– Роза тебе когда-нибудь рассказывала о нас как о паре?
– Конечно. А почему ты спрашиваешь?
– Быть может, во мне говорит тщеславие, – начал Джар, пытаясь держать себя в руках. – Но она не пишет о нас много. В своем дневнике. Конечно, там есть записи о том, как мы познакомились, но она никогда…
– Джар, она любила тебя, – стараясь его успокоить, Эми взяла его обе руки в свои. – Любила всем сердцем.
– Очень любезно с твоей стороны так говорить, но…
– Я помню, как она сказала мне однажды, еще до учебы в Кембридже, что надеется встретить там человека, с которым проведет всю оставшуюся жизнь. Как встретил там свою половинку ее отец – Джим ведь тоже сошелся с ее матерью во время учебы в Кембридже. Это произошло не сразу – Роза все еще слишком сильно тосковала по отцу. Но как-то раз, приехав в Кромер в летний триместр, она отвела меня в сторону и, задыхаясь от возбуждения, призналась, что встретила такого человека. Мы тогда долго обнимались и даже немного поплакали. Ну, и посмеялись, конечно, не без этого. И я настояла, чтобы в следующий свой приезд в Кромер она привезла с собой «того счастливчика». Так мы с тобой и познакомились.
32
Кромер, летний триместр 2012 г.
Я чувствую себя страшно подавленной этой ночью. Я так надеялась, что, вырвавшись с Джаром из Кембриджа и погостив немного у тети, я смогу справиться со своим минорным настроением. Но тоска и уныние затягивают меня все глубже и глубже в темную пучину депрессии. И каждый раз я задаюсь одним вопросом: а удастся ли мне снова всплыть из этой пучины на поверхность и познать радость жизни? Это состояние сродни соскальзыванию с утеса в бездну черной материи, у которой нет пределов и которая затягивает тебя все сильнее по мере падения, загораживая свет до тех пор, пока вокруг тебя не сгустится одна темнота и перестанет хватать воздуха, чтобы нормально дышать. Единственным утешением мне служит то, что все это скоро прекратится. Я знаю, что приняла правильное решение, даже несмотря на то, что отца этим не вернуть, а Джара придется оставить.
Джар спит сейчас рядом со мной – он выпил слишком много виски с Мартином после ужина. Они хорошо ладят друг с другом, много разговаривают о сочинительстве. Быть может, я в чем-то ошибаюсь насчет Мартина, чрезмерно полагаясь на недоверие к нему отца. Часть меня жаждет поделиться с Джаром своими переживаниями, рассказать ему, как сильно я тоскую по отцу. Но я ощущаю себя виноватой за то, что позволила нашим отношениям зайти так далеко, зная, что ждет меня впереди. В других обстоятельствах, в другой жизни Джар, может быть, и стал бы частью моего будущего, но сейчас это, увы, невозможно. Мне не следовало просить его ехать со мною сюда на уикенд.
Сегодня произошел один странный случай – после того, как Мартин забрал нас с вокзала в Норвиче. (Все поездки на автомобиле совершает он, потому что доверять руль Эми – слишком большая ответственность; ведь она принимает уйму лекарств, хоть и пытается постепенно снижать их дозы.) На дороге лежал фазан. Был ли он живой или ветер просто выгнул ему перья – я не знаю. Но вместо того чтобы объехать его, Мартин крутанул руль и поехал прямо на птицу. А когда под машиной раздался отвратительный глухой звук, он еще и повернулся, осклабившись, ко мне. Никто из нас не проронил тогда ни слова. Когда мы позднее заговорили об этом, Джар сказал, что я придаю этому слишком большое значение: Мартин положил конец мучениям птицы, только и всего. И мне не стоит относиться к нему так предвзято. Возможно, он прав. Мартин – просто нелюдимый человек, чувствующий себя счастливее всего наедине с собою, в своей «рулевой рубке».
Несколько минут назад, уже ложась, я услышала, что Мартин и Эми о чем-то спорят. Джар даже не шевельнулся. (Он выглядит таким спокойным и безмятежным, когда спит, что будить его кажется преступлением.) Отец часто повторял мне, что женитьба Эми и Мартина сильно удивила его. Но отец тогда был пристрастным. Они с Эми были очень близки. И отец всегда считал, что должен защищать и опекать ее, как старший брат. Особенно, когда у Эми лет в восемнадцать случился нервный срыв – от слишком частых гулянок, наверное.
Отец и Мартин так и не смогли найти общий язык. Отец с предубеждением относился к большим фармацевтическим компаниям. Говорил, что слышал много ужасных историй о них в развивающихся странах: аморальных клинических испытаниях, сознательном завышении цен на жизненно важные лекарства ради коммерческой выгоды. Он говорил, что и Эми питала к ним естественную антипатию – до тех пор, пока ее подростковые неврозы не развились после универа в настоящее тревожное расстройство. Думаю, что стресс при реставрации известных картин – из-за возможности поцарапать скальпелем и микроскопом Брейгеля за 10 миллионов – способен превратить в невротика любого человека.
