– Да, это же следует из Розиного дневника.
«И из документа, прожигающего мне дырку в кармане куртки», – думал Джар, но не сказал об этом вслух. Он еще недостаточно хорошо знал Макса, чтобы показывать ему эту бумагу. И не вполне доверял.
Макс поднял вверх руку, как уличный регулировщик, и оглядел салон автобуса, проверяя, может ли кто-нибудь его услышать:
– Я также написал, что эти студенты были отправлены в приют под Херефордом…
– Это тоже совпадает с тем, что говорила Роза, – перебил его Джар.
Макс снова прокашлялся, как будто готовился сознаться в преступлении:
– И я писал, что некоторых студентов потом перевезли в безопасное место на военной базе, ныне занятой ротой Специальной авиадесантной службы… Так вот: я это все выдумал… Местный житель рассказал мне, что владелец приюта был американцем и когда-то служил в спецназе. И ничего больше. Я тогда только удивился: как-то не вязался спецназ с приютом. И подумал: если я включу в свою статью САС, да еще и в заголовок, то ее обязательно купят. Во всяком случае, я на это надеялся.
– Я не понял, что значит «выдумал»? Роза…
– Слушай, я лишь предположил, что ее возили в штаб-квартиру САС. Мне стыдно, Джар. Но у меня не было никаких доказательств этого. Доподлинно мне было известно только одно: что нескольких несчастных оксбриджских студентов однажды отправили в центр духовного развития под Херефордом.
– Это не значит, что некоторых из них потом на самом деле не переправили на базу САС.
– Прости, Джар. Мне кажется, ты не до конца понимаешь, о чем я тебе толкую. Я понятия не имею, кто написал этот дневник. Но кто бы это ни был, этот человек просто прочитал мою статью и позаимствовал оттуда некоторые подробности.
– Но это невозможно. Дневник писала Роза.
– Моя статья была размещена в даркнете в июле 2013 г., через год после Розиной смерти.
– Я помню все из того, что она пишет в дневнике о нас – о завтраке после Майского бала, о ее купании нагишом в Каме, о нашей первой встрече в ресторане. Никто кроме нее не мог написать это.
Макс не сразу ответил Джару. Их автобус стоял в пробке настолько тихо, что Джар уже начал волноваться – а не вырубился ли его индукторный двигатель. Нет, вот он снова ожил, и автобус сорвался с места. На улице у кафе сидела компания ребят, курящих кальян и оглядывающих проезжающих пассажиров со смешенным чувством безразличия и презрения.
– Я, и правда, не знаю, что думать, Джар. Все это было так давно, и мое расследование было таким поверхностным… У меня тогда было очень туго с деньгами, мои статьи совсем не печатали. Это одна из причин, по которым я переключился на другую деятельность. Что я знаю точно, так это то, что в Розином колледже не было психотерапевта. Я долго пытался выведать там хоть что-нибудь, надоел всем привратникам. Но так ничего и не нарыл. Да, Розин декан, доктор Лэнс, вербовал студентов для разведслужб. Но я не смог найти никаких доказательств того, что при колледже Св. Матфея был свой психотерапевт или социальный работник. Что, конечно же, было странно. Только я предпочел проигнорировать это в своей статье, сосредоточиться на тех колледжах, в которых психотерапевты имелись.
– Но Роза пишет в дневнике очень много о Карен. Она не могла все это выдумать. – Джар пытался отбросить тот факт, что Роза вообще никогда не рассказывала ему о каком бы то ни было психотерапевте. И что он тоже так и не смог найти ни свидетельств о работе некоей Карен в колледже Св. Матфея, ни доказательство того, что Кирстен была Карен, как он сначала думал. – Дневник должен помочь твоей статье – он дает тебе новые улики, повод опубликовать ее.
– Джар! Я знаю наверняка только одно: та часть статьи, которую я сфабриковал – о САС – каким-то образом, почти слово в слово, попала в Розин дневник.
Помолчав, Макс продолжил:
– Есть еще кое-что.
– Что? – спросил Джар, но Макс хранил молчание. – Ну, говори же, что?
– Имя того американца, который владел приютом. Я не хотел использовать его реальное имя в своей статье и выдумал другое.
– И какое имя ты ему дал?
Опять помолчав, Макс признался:
– Тодд.
– Инструктор, которого упоминает Роза?
– Извини, Джар. Я думаю, кто-то играет с тобой.
42
Мне не следовало писать тебе это электронное письмо, Джар. Но, если мы с тобою и встретимся, то, увы, долго вместе не будем. Они обязательно меня найдут. Уверена, что найдут.
Я не знаю, с чего начать, как объяснить тебе свой выбор – то решение, которое я приняла, и причины, подтолкнувшие меня к этому. Я понимаю, что просто попросить у тебя прощения будет мало. Но позволь мне хотя бы начать с объяснений. (Надеюсь, ты получил документ, который я послала тебе в офис.) Ты знал, что я была несчастна в колледже. Но я никогда не рассказывала тебе, насколько подавленной я себя чувствовала. Какая черная и страшная темнота меня окружала. Когда я была с тобой, солнышко выглядывало и листва на деревьях в Саду студентов блестела, как после сильного и теплого дождя. Но когда тебя не было рядом, грозовые тучи снова сгущались надо мной, и я готова была умереть.
Ты помнишь доктора Лэнса? Декана колледжа и специалиста по Гёте? А также доброго приятеля отца. Это он дал толчок всему, что случилось со мною потом: заметив, как сильно я переживаю и тоскую, он предложил мне начать все сначала. Он и еще Карен, психотерапевт нашего колледжа – светловолосая американка, которая так нравилась всем парням. И я воспользовалась этим шансом, Джар! Поставила крест на том, что было между нами, и устремилась в будущее – к моему отцу. Потому что Лэнс с Карен сообщили мне, что он тоже был участником программы по оказанию помощи несчастным студентам. Не думаю, что я подписалась бы на все это, не будь отец к ней причастен. А так мне казалось, что это – лишь способ приблизиться к нему.
Поначалу работа была скучная. Не могу сказать тебе, где мы были – одно только упоминание названия программы в этом письме может еще больше усложнить мне последующие несколько часов, и без того нелегкие. (Хотя я и пользуюсь для отправления этого послания «луковым маршрутизатором» – ты не поверишь, чему я за это время научилась, Джар!).
Когда обучение закончилось, стало гораздо интереснее.
Единственная проблема заключалась в том, что они научили нас раскрывать и узнавать то, что нам знать не полагалось. И в один из дней, прожив уже пару лет своей новой жизнью, я узнала об отце такое, что разом все изменило. Отец сделал открытие, которое ему не следовало делать. Он выяснил, что людей наподобие меня – британских студентов, завербованных из Оксбриджа, – американцы, реализующие эту программу, считали «расходным материалом». Мы уже умерли для остального мира; все наши родные, друзья и знакомые из старой жизни были уверены в том, что нас больше нет. Так что такого, если мы умрем еще раз? Нами можно было свободно распоряжаться, с нами можно было делать все, что вздумается, – мы идеально подходили для выполнения самых опасных заданий. Отец намеревался предать все дело огласке, но они его остановили, инсценировав автомобильную аварию в Ладакхе. Узнав об этом, я начала искать способ сбежать, скрыться. Но ты не можешь просто так взять и исчезнуть.
