– Болен?!
– Нет, пьет…
И Аня с горечью рассказала мне, как постепенно, начав с рюмки вина перед обедом, «Аполлон» сильно запил после смерти Марии Даниловны.
– На нервной почве, – говорила Аня, – у мужа появилась дрожь в руках: пальцы не попадали на струны, он обливался потом, не владел струнами… Пришлось ему оставить симфонический оркестр… Теперь играет на кларнете в духовом…
Аня радушно звала меня зайти к ним. Я пообещала, да так и не зашла. Помешал отъезд в командировку…
Прошло еще несколько лет. Я была на дежурстве в психиатрической больнице.
– Ну, доктор, нового гренадера привезли! – посмеиваясь, сказал фельдшер. – В ванной чуть всех не раскидал. Силища богатырская. С великим трудом утихомирили…
– Больной принял ванну?
– Да.
– Приведите…
– Можно.
В дверях ванной комнаты показался широкоплечий мужчина. Он шел, пошатываясь, прислушиваясь, и, видимо, под влиянием страха сделал несколько шагов назад. Затем остановился и, подкравшись, что-то поймал на стене. В полусвете трудно было разглядеть его лицо, но фигура показалась мне знакомой. Тонкий профиль воскресил в памяти образ «Аполлона».
От телефонного звонка он сильно вздрогнул. Руки его заметно дрожали. Не здороваясь, он грузно сел в кресло и хриповатым голосом сказал;
– Выпить бы…
– Воды?
– Водочки…
Заискивающее хихиканье резнуло слух. По-видимому, мой старый знакомый меня не узнал, но он понимал, что перед ним врач.
– А где ваша жена? – спросила я.
– В родильном доме… Сынка ожидаю… – равнодушно ответил он.
Когда-то красивое лицо «Аполлона» теперь побурело, стало землистым. За отечными вспухшими веками почти не было видно глаз. Он постарел, обрюзг. Капли пота стекали с высокого бледного лба.
Медицинская сестра поднесла ему стопочку бехтеревской микстуры, уверяя, что это водка.
Не замедлив, он выпил, видимо, не понял вкуса, крякнул и попросил закусить. Санитар дал ему бутерброд; «Аполлон» ел и, довольный угощением, шутил, и даже пробовал рассказать не совсем приличный анекдот. Недосказав анекдота, к чему-то прислушался и, погрозив в пустой угол пальцем, съежился.
– Вам холодно? – спросила я.
– Да, морозит как будто…
Запах алкогольного перегара пахнул мне в лицо. Дрожащими руками больной неправильно застегнул халат. Ему не сиделось. Внезапно зрачки его расширились от ужаса. Он шарахнулся в сторону, но, очевидно, под влиянием принятого лекарства вскоре снова немного успокоился, и я смогла приступить к обследованию моего нового пациента.
Больной не мог назвать района Москвы, где находился. Не знал числа и месяца. Отвечал на вопросы охотно, но был тревожен, часто оглядывался. Сознавал свою вину перед женой. Один раз, вспомнив о ней, всплакнул. Во время разговора несколько раз сердился за то, что никак не мог сосредоточить внимания на заданном мной вопросе. Пощупав пульс, я отметила сердечную слабость и назначила сердечные капли. К вечеру температура у «Аполлона» поднялась, тревога и напряжение усилились настолько, что его пришлось перевести в беспокойное отделение. К утру состояние ухудшилось, он то вскакивал и со страху порывался куда-то бежать, то с беспокойством заглядывал под кровать, ловил что-то на своей одежде или испуганно и виновато прислушивался к бранным словам, которые якобы «доносились» с разных сторон. Повышенная температура и беспокойное состояние держались несколько дней. Это была так называемая белая горячка.
Надо было быстрее начать серьезное лечение. Больного тщательно осмотрел терапевт, были проделаны все анализы. Оказалось, что могучий организм музыканта сильно поврежден алкоголем. Просвечивание грудной клетки подтвердило, что сердце увеличено, мышцы его не по возрасту дряблы, расширены кровеносные сосуды. Было установлено начало тяжелого заболевания печени, которая намного выступала из-под ребер. Малейшее прикосновение к ней вызывало резкую боль.
Вынужденное лишение водки было для «Аполлона» крайне мучительным. Он не спал, просил «только одну рюмочку», умолял, плакал, требовал, грозил всех убить. Руки у него тряслись. Он не мог удержать папиросу. Озноб сотрясал все его тело, холодный пот обильно смачивал лоб. Мы силой уложили больного в постель. Чтобы облегчить страдания и прекратить неприятные ощущения, сделали ему несколько инъекций инсулина и вливания глюкозы. Ежедневное впрыскивание инсулина – средства, регулирующего углеводный обмен, а также введение в кровь глюкозы помогали организму справиться с тяжелыми явлениями расстройства обмена веществ. Для быстрейшей ликвидации алкогольного отравления больному вводили под кожу кислород и поддерживали работу сердца укрепляющими средствами. Только потом, когда музыкант вышел из состояния отравления, мы начали лечить его от алкоголизма.
Научными экспериментами доказано, что если алкоголику впрыснуть под кожу раствор рвотного средства – апоморфина и, одновременно давая нюхать водку, внушать, что запах ее будет вызывать тошноту, то, повторяя подобный прием, можно выработать у больного стойкий условный рефлекс отвращения на прием водки и даже на ее запах. Музыканта мы и лечили именно этим способом с последующим курсом гипноза.
Много позже «Аполлон» узнал меня и, смущаясь, припомнил кое-что, пережитое во время белой горячки.
– Когда я прибыл к вам в больницу, – рассказывал он, – то никак не мог понять, где начинается и кончается коридор. Совсем запутался. На одной площадке был поражен страшным зрелищем. Существо огромной величины и неопределенного пола в черной мантии протянуло ко мне руки… Я, естественно, отпрянул в сторону, но руки делались длиннее и вот-вот должны были меня схватить. Я закричал… на минуту все исчезло, но тревога меня не покинула. Со всех сторон я ожидал нападения врагов и всевозможных козней. Никто не слышал «его», но я утверждаю, что слышал голос глухой и громкий, словно из бочки: «Ты никуда не уйдешь! Пропойца! Бездельник!.. Через десять минут тебя посадят на электрический стул… Четвертуют…» Я понял: «надо быть ближе к медицинскому персоналу». Старался идти ровным шагом, показывая «ему» свое бесстрашие. Попросил у санитара закурить. Тот дал папиросу и коробку спичек. «Закуривай при мне!» – приказал он, а голос сверху подсказал: «Попробуй!» Взглянув на спокойное лицо санитара, я открыл спичечную коробку, но там сидели микроскопические розовые поросята и тихо, чтобы слышал только я один, хрюкали: «Пьяница, пьяница, пьяница!» Я с презрением бросил спички в лицо санитара и понял, что здесь все «заодно». В окна ворвались звуки симфонического оркестра, играли «Рапсодию» Листа. Я стал дирижировать, чтобы показать этим дуракам, кто такой «Я». Но ритм музыки все учащался, а я почувствовал, что не успеваю. Слабость, бессилие и злоба заполняли меня все сильнее. Наконец, бешеный ритм музыки едва не разорвал мне сердце. И снова голос из рупора сказал: «Сейчас выдохнется, и мы его возьмем…» Нет! – закричал я, падая, пораженный внезапно окружившими меня зверями, чертями, чудовищами. Они выступили как-то вдруг, из всех углов палаты и разом заговорили. Я лежал повергнутый ниц. Они постепенно приближались ко мне, пощелкивали зубами и злорадно шептали: «Надо разорвать его на куски». Другие доказывали: «Пожалуй, следует помягче, лучше повесить…» Существо, похожее не то на мышь с человеческим лицом, не то на недотыкомку Сологуба, притащило скрипку и приказало мне играть. Я взял смычок, но перед глазами поплыли клубы дыма. Удушающий запах горящей канифоли стеснил мое дыхание. Я понял, что в скрипку положили раскаленный уголь. Незаметно, перевернув скрипку, я увидел, как горящий уголь упал на пол. Внезапно вспыхнул пожар, я вместе с чудовищами бросился бежать и провалился в бездонную пропасть.
