Я поглядела пристально свекрови в глаза и заметила в них тщательно скрываемый страх. Значит, не дура, соображает, с кем ее сыночек связался. Боится.
Все это время дверь в гостиную была плотно закрыта, но я знала, что муженек мой дома. За материну спину прячется, хотя знает, что ничего ему сделать я все равно не смогу.
Ну ладно, счастливо оставаться.
– Возьми расчесочку… – лебезила свекровь.
– Оставьте себе, – я не хотела ничего брать из ее рук, – на память.
На этот раз мы ехали долго и приехали в центр города, где старые, давно не ремонтируемые дома стояли вплотную друг к другу. Чуть в сторону от проспекта – и улочки становились узкие, проходные дворы темные и пустые, ни единого деревца или кустика.
Дом стоял на перекрестке, через заржавленные, никогда не закрывавшиеся ворота мои провожатые провели меня в захламленный двор, пересекли его и зашли в неприметную дверь. Лифта не было и в помине, на лестнице пахло кошками и помойкой. Еще неделю назад я содрогнулась бы от одного вида этой лестницы, а уж от запаха точно бы закашлялась. Теперь же, когда мне предстояло тут жить, я спокойно поднималась по крутым щербатым ступенькам.
Этаж был четвертый. Дверь в квартиру вполне чистая, свежепокрашенная. У двери дожидалась бойкая, хоть и немолодая тетка в старых джинсах, выгоревшей клетчатой рубашке и косынке, повязанной на манер банданы.
– Это у вас ключи от комнаты? – спросил Леша, не утруждая себя приветствием.
– У меня, у меня, – закивала она, – меня тетей Люсей зовут, дворничиха я здешняя.
Она нажала на кнопку звонка и держала долго-долго.
– Там бабуля глухая совсем, – объяснила она, – а Аньки с Витькой, должно быть, дома нет.
Однако открыла нам молодая вертлявая женщина самого обычного вида.
– Аня, это жиличка вот новая… – тут же принялась объяснять дворничиха.
– Да ради бога! – Женщина махнула рукой и удалилась по длинному коридору.
А мы пошли в другую сторону и уперлись в железную дверь. Я слегка удивилась, отчего внутри квартиры дверь такая крепкая, но не стала ничего говорить.
– Их здесь трое всего, Михрюткиных, – Витька, мать его, она глухая совсем и говорит плохо, да еще вот Анька, она Витьке жена. Только они в разводе, так что она не всегда здесь находится… – тараторила дворничиха, ловко отпирая дверь.
– Замок хороший, – одобрительно сказал Леша, второй парень промолчал, он вообще за все время не сказал ни слова.
Комната была чистая, оклеена дешевыми обоями в жуткий цветочек, на полу линолеум. Пахло свежей краской и клеем.
– Ну вот, ремонтик тут сделан… – тараторила тетя Люся, – а я уж все вымыла, выскребла, так что надо бы…
– Тебе, тетка, за все заплачено! – сказал Леша.
Дворничиха поглядела обиженно и вышла вместе со вторым парнем. Я оглядела комнату. Из мебели присутствовала только железная кровать, ровесница, надо полагать, Русско-японской войны.
– Ну, – сказал Леша, – вполне себе ничего устроилась, может, на новоселье пригласишь?
– Ты серьезно? – спросила я. – Или так, для разговора?
– Мне пустые разговоры вести некогда, – ответил он, слегка надувшись.
– Ах да, ты же у нас деловой человек… – протянула я, – а теперь задание выполнено, можно и отдохнуть культурно с девушкой… Скажи, Леша, тебе работа твоя холуйская нравится?
– А за холуя можно и схлопотать, – он помрачнел, – вот сейчас как двину…
– Не-а, – я не испугалась, – не двинешь. У тебя приказа нет. Ты, Леша, только приказов слушаешься, своей головой не работаешь. А здесь не армия, иногда так жизнь повернется, что нужно подумать.
– Уж не тебе говорить… – Он хлопнул дверью и ушел.
Я огляделась по сторонам и села на жуткую скрипучую кровать. Теперь я буду тут жить. Вот как…
Наскоро перебрав коробки, я поняла, что свекровь запихнула туда только мою одежду, личные вещи и разные мелочи. Не было там ни посуды, хотя обеденный сервиз и даже кастрюли покупала в свое время я, как и множество хозяйственных вещей. Да что там, белья постельного и то не было! Вот интересно, как себя чувствует человек в такой ситуации? Я имею в виду свекровь. А ведь она учительницей когда-то была, детей учила хорошему, сеяла в них разумное, доброе, вечное…
Я хоть никогда не притворялась, всегда была законченной стервой.
Вот именно. Здесь, в этой ужасной комнате, до меня дошла истина. Вот кем меня считали на работе, да и родные, пожалуй, тоже – равнодушной себялюбивой стервой. Оттого и подруг нет, оттого и доброго слова ни от кого не услышала, когда Васька Кротов меня подставил. Ну, теперь это уже не имеет значения.
Я пересчитала наличные деньги – негусто, но на первое время хватит. Нужно купить самое необходимое – хоть чашку, ложку…
На кухне мои соседи вкушали пищу. На мое приветствие ответила только Анна. Ее муж, кажется, Виктор, посмотрел рассеянно и кивнул, продолжая жевать. Был он хлипкий, узкоплечий, жиденькие волосики приклеены к темечку, глаза тусклые, какие-то рыбьи. Бабуля смотрела прямо перед собой и улыбалась бессмысленной младенческой улыбкой. Ну что ж, мне с ними детей не крестить.
Я решила не приставать к людям с расспросами, если сами не идут на контакт.
Дворничиха тетя Люся мела двор у нашего подъезда.
– Ну, устроилась? – оживилась она, мигом позабыв про метлу.
Потом пригляделась ко мне, взяла за руку и повела куда-то в глубь двора. Там оказался проход в следующий двор, и в этом проходе под аркой – дверь в квартиру, бывшую дворницкую. Дверь была новая, железная, на ступенечках чистый половичок.
Помещение внутри мне показалось огромным, наверное, оттого, что не было перегородок.
– Тетя Люся, да у вас не квартира, а студия! – восхитилась я.
– Да уж как-нибудь… – она слегка обиделась, – давно тут живу, привыкла. А мы с тобой сейчас чаю попьем.
Чай у нее был крепкий и сладкий, еще подавался к нему шоколадно-вафельный торт, которого я с детства не ела, и карамельки в липких бумажках.
От чая я размякла, и вдруг полились слезы. До чего я дошла, если, кроме старухи дворничихи, никто и доброго слова не скажет…
– Не горюй, девонька, перебедуешь! – приговаривала тетя Люся. – Везде люди живут… Соседи у тебя, конечно… Бабка-то, она безобидная, а Витька… Так-то он тихий, руки золотые, если чего по дому или вообще. Но вот когда болеет… Да ты, верно, знаешь, раз согласилась в эту квартиру въехать.
Я кивнула, потому что не хотелось посвящать дворничиху в мои сложные обстоятельства.
Прошло несколько дней. Я потихоньку обживалась в комнате, купила посуду и кое-что по хозяйству. Тетя Люся дала мне старую табуретку и больничное серое одеяло, клялась, что чистое.
