Народная расправа
И вот пришло время. К восторгу Бакунина, Тигренок объявляет – ему пора возвращаться в Россию. Под нажимом Бакунина Герцен передает Нечаеву деньги из особого революционного фонда. (Эти деньги когда-то передал Герцену в его полное распоряжение безумный русский помещик Бахметьев, отправившийся создавать коммуну… на Азорские острова!)
Перед отъездом Нечаев просит Бакунина выдать ему удостоверение уполномоченного несуществующего Европейского революционного альянса. Он объясняет: идея соединения с таинственной европейской организацией подстегнет русских революционеров к еще более активным действиям. И Бакунин, который вскоре будет клеймить Нечаева за бесстыдную ложь, с готовностью соглашается на эту полезную ложь. Нечаев получает удостоверение «Уполномоченного представителя Русской Секции Всемирного Революционного Альянса». Подписанный Бакуниным мандат был скреплен выразительной печатью. На печати – два перекрещенных грозных топора.
В августе 1869 года «уполномоченный» Нечаев вернулся в Россию – в Москву.
В московской Петровской земледельческой академии, где учились, в основном, доверчивые провинциалы, грозный «уполномоченный» создает свою организацию.
На собрании отобранных им кандидатов Нечаев объяснил колеблющимся студентам, что отступать им уже поздно. Они теперь часть могущественного Европейского революционного альянса. Их собственная многочисленная организация состоит из боевых пятерок, которые (как требует альянс) должны ничего не знать друг о друге… Знает только он – их руководитель и член могущественного Центрального комитета альянса..
Теперь эти «боевые пятерки» начинают мерещиться отобранным им участникам повсюду, и это придает им смелости. Так было создано Нечаевым тайное общество под многообещающим названием «Народная расправа». От участников Нечаев потребовал абсолютного, слепого послушания. Нечаев заставляет членов организации шпионить друг за другом. И все они готовятся к восстанию, которое должно смести существующую власть. Восстание назначено на 19 февраля 1870 года, в девятую годовщину освобождения крепостных.
Но речи и методы Нечаева показались отвратительными одному из самых способных членов организации. Это был студент академии с забавным именем – Иван Иванович Иванов.
И Иванов начинает открыто выступать против Нечаева, он сомневается в существовании иностранного Центрального комитета.
Нечаев понимает – пришел его час. Надо продемонстрировать членам пятерки, что ждет каждого за непослушание.
И еще: пришла пора спаять их кровью.
Он собирает четверых и объявляет, что пятый – Иванов – «мутит воду», потому что собирается на них донести. «Настала пора доказать Центральному комитету и себе самим, что мы умеем быть беспощадными революционерами». Мы должны осуществить на практике то, что написано в Катехизисе – «кровь нечистых революционеров сплачивает организацию». От имени Комитета Нечаев приказывает «ликвидировать Иванова». И почувствовав их растерянность, Нечаев грозно просит их не забывать: «всякий не исполняющий решение Европейского комитета должен понимать, что ему грозит». Под горящим, гипнотическим взглядом возбужденные студенты соглашаются.
Академия занимала особняк графа Разумовского, брата любовника императрицы Елизаветы. В огромном парке поместья, сохранившемся до сих пор, были пруды и старый грот.
В ночь на 21 ноября 1869 года несчастного Иванова заманили в этот грот. И члены боевой пятерки начали расправу. Студент Кузнецов схватил Иванова и повалил его. Тогда щуплый Нечаев и два других студента бросились на лежащего. Нечаев сел на грудь Иванова и стал его душить. Иванов уже не кричал, но еще шевелился. Тогда Нечаев вынул револьвер и прострелил голову Иванова. Тело Иванова утопили в пруду.
Но неопытные убийцы потопили труп неумело. Вскоре тело несчастного студента всплыло в пруду. Началось следствие. Восемьдесят четыре «нечаевца» предстали перед судом. Так что Нечаев хорошо потрудился. Он создал организацию.
Но вся деятельность «Народной расправы» ограничилась «народной расправой» над безоружным студентом.
Достоевский узнал об этом из газеты «Московские новости». Он жадно читал за границей русскую печать. К тому же незадолго до происшествия в Дрезден, где тогда жили Достоевские, приехал брат Ани – студент той самой Петровской земледельческой академии. Он оказался другом убитого студента Иванова.
Достоевский был потрясен. Прошлое воскресло. Вчерашний член кружка петрашевцев вспоминает тайное общество, кровавые разговоры красавца Николая Спешнева, власть этого «Мефистофеля» над ним. И Достоевский пишет: «Нет, Нечаевым, вероятно, я не мог сделаться никогда, но нечаевцем. не ручаюсь, может, и мог бы… в дни моей юности». Это видение – он среди поверивших бесу убийц – его преследовало. И он задумывает роман. Роман будет называться «Бесы».
А в это время Нечаев был уже далеко. Пока судили членов его организации – вчерашних добродушных провинциалов, превращенных им в кровавых зомби, Нечаев бежал из Москвы в Санкт-Петербург.
Здесь он раздобыл паспорт и в декабре 1869 года успешно перешел границу, оставив погибать арестованных товарищей. Ведь, согласно его Катехизису, они были всего лишь революционеры второго разряда, капитал, использованный им для дела революции.
Нечаев вновь появляется в Женеве.
По словам Нечаева, узнав о его приезде, Бакунин от счастья так подпрыгнул, что «чуть было не пробил потолок своей старой головой».
Но счастье было непродолжительно, уже вскоре Бакунин узнал правду. Ее рассказал Петр Лавров. Еще один персонаж, оказавший огромное влияние на судьбу России.
Этот царский полковник, профессор математики, редактор «Энциклопедического словаря» был предан военному суду за принадлежность к «вредному направлению Чернышевского». Он был выслан из Петербурга, но бежал из ссылки за границу.
В эмиграции Лавров поселился в Париже, пережил там Парижскую коммуну, дружил с коммунарами. После падения Коммуны поспешил в Лондон, где, конечно же, сошелся с Марксом, вступил в Интернационал. И он рассказал Бакунину и эмигрантам всю правду о Нечаеве.
Бакунин узнает, что никакой подпольной организации, охватывавшей Россию, не существовало. Но была создана организация, прославившаяся лишь убийством безоружного студента. И шрам, навсегда оставшийся на руке Нечаева, – это позорный знак: след зубов сопротивлявшегося безоружного студента, которого пристрелил вооруженный Тигренок.
Бакунин был потрясен… Он написал Нечаеву: «Веря в Вас безусловно, в то время как вы меня систематически надували, я оказался круглым дураком – это горько и стыдно для человека моей опытности и моих лет, хуже этого, я испортил свое положение в отношении к русскому и интернациональному делу».
Но уже зная все, Бакунин продолжал. его любить. «Вы – страстно преданный человек; Вы – каких мало; в этом ваша сила, ваша доблесть, ваше право. Если вы измените ваши методы. я желал бы не только остаться в соединении с Вами, но соединиться еще теснее и крепче».
