— Измышления, которые, по твоему мнению, были не в пользу Хасинты и ее нынешней власти, — высказал предположение мистик.
— Гайсан Бардох всегда был амбициозным человеком.
— Это и прежде не было секретом, — заметил мистик. — Ты опасался его, и твое согласие на перемирие, на существование открытого города, которым будет управлять Бринн Дариель, в значительной степени основывались на этом, не так ли?
— И теперь я уповаю на то, что наш друг Тогайский Дракон меня не разочарует. Это в интересах Бринн Дариель и всего Тогая — чтобы те, в чьих руках сейчас власть над Хасинтой, оказались сильнее Гайсана Бардоха. Если Бехрен объединится под его властью, этот человек не смирится с тем, что к названию Дариана теперь прибавлено слово «Дариалл». Он и тогда не хотел снимать осаду с города, яростно выступая против этого решения. Тебе все это известно не хуже, чем мне.
— Как ты считаешь, у него хватит сил выступить против Хасинты?
— Многие наши отряды все еще не вернулись в город, — уклончиво ответил ятол Ваадан.
— Получив приказ из Хасинты, они тут же прекратили осаду.
— Это правда, но, поверь, тогда мало кто в Бехрене желал продолжения битвы с Тогайским Драконом. Сейчас совсем другое дело. Ныне, когда старые разногласия не сдерживаются железной волей правителя Чезру, вся страна охвачена смутой. И я хотел бы попросить Бринн Дариель…
Голос старика внезапно прервался.
Астамир откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Пугающее, невероятное признание! Чтобы бехренский правитель не таясь говорил об ослаблении своей власти внутри страны мистику Джеста Ту — уже в одно это было невозможно поверить; но еще более невероятно признание ятола звучало с учетом того факта, что он при этом просит помощи у тогайранцев.
То, что ятол Ваадан говорит с ним столь прямо и открыто, свидетельствовало о все возрастающем уровне отчаяния, овладевшего этим человеком, подумал Астамир. Маду Ваадан мог бы принять его в зале для аудиенций, проявить обычную поверхностную учтивость, а вместо этого встречается с ним в приватной обстановке, и это подтверждало лишь, что правитель Хасинты смертельно боится Бардоха. По-видимому, слухи о том, что ятол Авру Изы собирает огромную армию, не лишены оснований.
— В данный момент возможности Бринн Дариель меньше, чем ты думаешь, — осторожно произнес мистик.
— Один ее дракон…
— Меньше, чем ты думаешь, — повторил Астамир. — И между Дариан-Дариаллом и Хасинтой нет формального соглашения.
Тусклые глаза Маду Ваадана широко распахнулись. Он сжал ручки кресла, словно собираясь вскочить и наброситься на мистика.
— Тем не менее ее позиция не вызывает сомнений.
Это заявление, казалось, немного успокоило ятола.
— Так о чем ты хотел бы попросить Тогайского Дракона?
Этот вопрос застал ятола Ваадана врасплох; он прекрасно понимал, что своими силами со всеми навалившимися на него проблемами ему не справиться, но что в самом деле может сделать Бринн Дариель? Разве что пойдет с войском в Хасинту защищать одного ятола от другого…
— Насколько я понимаю, она не питает дружеских чувств к ятолу Бардоху, — неуверенно произнес Маду Ваадан.
Мистик лишь холодно улыбнулся в ответ. Ятол Бардох был тем человеком, по приказу которого были убиты родители Бринн. Десять лет назад этот бехренский военачальник завоевывал Тогай с невероятной жестокостью, не проявляя к тогайру и их традициям ничего, кроме презрения. Да, Бардох снял осаду с Дариан-Дариалла, но сделал это отнюдь не с легким сердцем. Больше всего ему хотелось захватить город и навсегда избавиться от Тогайского Дракона.
— Чтобы напасть на Хасинту, если до этого дойдет, ятолу Бардоху понадобится северная дорога, — продолжал ятол Ваадан. — И оазис Дадах, чтобы иметь возможность кормить солдат обещаниями, что они не погибнут в безводной пустыне.
— Ты хотел бы, чтобы по дороге на Хасинту ятол Бардох был вынужден оглядываться на другого своего врага.
— Или оглядываться на другого своего врага по дороге к Дариан-Дариаллу, — отозвался старый ятол. — Согласен, он жаждет завладеть Хасинтой, но и городом Бринн тоже, причем по более личным причинам. И он вполне может допускать, что возвращение Дариана Бехрену возвысит его среди нашей знати и оправдает поход на Хасинту.
Именно эта мысль беспокоила Астамира на всем пути в город.
— Пришло время открытого диалога между нашими городами, — закончил речь Маду Ваадан.
Мистик кивнул.
— Ты мудро рассуждаешь, ятол. Я передам твои слова Бринн Дариель. Отправь вместе со мной несколько своих посланцев, да побыстрее, поскольку, боюсь, с каждым днем добраться до Дариан-Дариалла будет все труднее.
— Они уже готовы отправиться в путь, — сказал ятол Ваадан. — И выступили бы прямо сегодня, если бы не твое неожиданное появление в Хасинте. Когда мне доложили о тебе, я подумал, что ты явился в качестве официального представителя Дариан-Дариалла, и, не стану лгать, был разочарован, узнав, что это не так. Подозреваю, наш друг Бринн не слишком опытна в роли правителя, и потому вполне простительно, что она пребывает в неведении относительно надвигающейся опасности.
И снова Астамир кивнул, хотя и не был согласен с подобной оценкой. Конечно, проблема Бардоха должна была волновать скорее Маду Ваадана, чем Бринн, хотя последствия схватки между ятолами для Бринн и Тогая могли оказаться ужасны — в том случае, разумеется, если победит Бардох. Тем не менее сейчас было не время спорить по этому поводу с ятолом Вааданом.
Им предстоит еще многое обсудить, и это, бесспорно, гораздо важнее.
ГЛАВА 6
УКОЛЫ СОВЕСТИ
Эйдриан проснулся в холодном поту. Он лежал на спине, глядя во тьму, и тьма эта роилась образами. Призрак Констанции Пемблбери протягивал к нему бледные руки, словно умоляя о чем-то.
Позади нее маячило лицо мужчины, странно вытянутое, искаженное от боли. И тем не менее Эйдриан узнал его, поскольку слишком хорошо помнил тот роковой день во время судебного разбирательства в Урсале и выражение ужаса на лице короля Дануба, когда холодная рука смерти сомкнулась на его сердце.
Почему призраки преследуют его?
Молодой король потряс головой, и образы растаяли во тьме.
— Всего лишь сновидение, — пробормотал он.
Успокоившись, Эйдриан медленно перевернулся на бок. К чему лукавить перед самим собой? Он убийца. Он вынудил совершить самоубийство почти потерявшую от ревности разум Констанцию Пемблбери; он убил Дануба, и Мервика, и Торренса, и сопровождающих мальчика людей. Все они были убиты или им самим, или по его приказу.
До сих пор молодой король не задумывался об этом. Гораздо чаще перед его внутренним взором простирался лежащий перед ним путь, ведущий туда, куда простым смертным не дотянуться, — в бессмертие.
