И цена этого…
Он с содроганием вспомнил всех мертвецов, которых уже оставил за спиной. Многие из них заслужили свою судьбу — к примеру, пираты, пытавшиеся перехитрить его, когда он возвращался с Пиманиникуита, — но остальные… Про остальных такое сказать было нельзя. Хуже того, Эйдриан понимал, что эти смерти — ничто по сравнению с потерями в междоусобной войне, что неминуемо разразится в Хонсе-Бире, трон которого он столь дерзко узурпировал.
Терзаемый чувством вины и внезапными сомнениями, юноша скатился с постели, выскочил из дома, который занимал в этой маленькой деревне к северу от Урсала, и направился к стоявшим неподалеку экипажам. Раздраженно махнув рукой встрепенувшимся охранникам, он забрался в карету, предназначенную для его собственных выездов, и захлопнул за собой дверцу.
Луна только что взошла, света было достаточно. Эйдриан отдернул занавеску, прикрывающую зеркало, используемое им в качестве Оракула.
Он сидел и пристально всматривался в его гладкую поверхность, позволив мыслям течь свободно и не пытаясь избавиться от чувства вины, хотя мысленно, разумеется, оспаривал его обоснованность.
«Подлинный предводитель должен прислушиваться к голосу совести».
Эта мысль пришла как бы ниоткуда и неприятно поразила юношу. Чем больше он раздумывал над ней, тем сильнее им овладевал страх.
В нижнем левом углу зеркала начала медленно сгущаться размытая тень.
Волны вины нахлынули на короля, внутри все громче звучал призыв покаяться в содеянном, не разжигать братоубийственной войны.
Внезапно в зеркале перед ним отчетливо проступило холодное тело Торренса Пемблбери, зарытое под лестницей в подземной темнице замка Урсал. Эйдриан почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
Однако это длилось совсем недолго.
«Король Дануб тоже жаждал славы».
В зеркале появилась вторая тень, с более четкими очертаниями, нежели первая.
Последняя мысль колокольным звоном отдавалась в сознании юноши. Дануб был королем Хонсе-Бира и тоже принимал решения о жизни и смерти, тоже участвовал в войнах. Это заложено в человеческой природе — жажда славы, жажда бессмертия, хотя, что касается последнего, мало кто понимал суть бессмертия так, как он, Эйдриан.
Был ли он ответствен за гибель тех, кто погиб на его пути к трону и бессмертию? Был ли он виновен в том, что лучше всех прочих осознал тщетность любых порывов того, кто смертен, и нашел способ обойти неизбежное?
Дыхание короля участилось. Юноша крепко зажмурился, чтобы не видеть осаждающих его образов тех, кого он уже убил и кому еще только предстояло погибнуть — прямо или косвенно — от его руки.
«Дни? Недели? Месяцы? Или даже годы?» — вопрошала вторая тень. Сколько на самом деле он отнимает у этих жалких смертных? И не поступили ли бы они точно так же с ним, если бы, как и он, пришли к истинному пониманию вечности и бессмертия?
Эйдриан открыл глаза и посмотрел в зеркало. Сейчас там осталась лишь одна тень, в нижнем правом углу.
«Король Дануб тоже жаждал славы, — снова прозвучало в его сознании. — Он хотел того же, что и ты, но не обладал такой же силой». С точки зрения Эйдриана, это имело смысл. А если у Дануба не хватило силы, чтобы принять брошенный ему вызов и уцелеть, это означает лишь, что на самом деле у него не было оснований так уж много мнить о себе. Может, Эйдриан тоже много мнит о себе, но у него-то сила, чтобы удержать завоеванное, имеется.
Примерно через четверть часа юноша вернулся в дом. Он чувствовал себя намного лучше, демоны вины на время оставили его в покое.
Он удивился, открыв дверь спальни и увидев Садью. Перед ней на маленьком столике горела единственная свеча, бросая на лицо женщины мягкие отблески; казалось, пряди светлых волос впитывают это золотистое мерцание. Ее наготу прикрывала лишь ночная сорочка, доходящая до середины округлых бедер, волосы в беспорядке падали на плечи.
Это лишь придавало маленькой певице еще большее очарование.
— Где ты был? — не скрывая беспокойства, поинтересовалась она.
Приложив к груди ладонь, король спросил не без иронии:
— Я?
— Здесь нас только двое, Эйдриан.
— Вышел подышать ночным воздухом. — Он прошел мимо нее и уселся на край постели. — Хотелось побыть одному. Поразмышлять кое о чем.
— Поразмышлять? — словно эхо, повторила Садья.
Юноша пожал плечами.
— Разрабатывал стратегические планы?
— Нет, — ответил он, глядя в сторону.
Переведя взгляд на певицу, Эйдриан увидел, что та и в самом деле обеспокоена — и охвачена любопытством. И снова просто пожал плечами.
— Завтра утром мы будем в деревне Помфрет, — сказала женщина, меняя тему, по всей видимости, неприятного для него разговора. — Судя по сообщениям, ее жители хорошо подготовились к встрече нового короля.
Испытывая чувство облегчения, Эйдриан еле заметно улыбнулся.
— Я рад этому. Мне не хотелось бы причинять вред жителям деревни.
— Маркало убежден, что нам следует дать по крайней мере один серьезный бой, прежде чем мы доберемся до Палмариса, — заметила Садья. — Чтобы показать простому народу тщетность всех попыток противостоять власти Эйдриана.
— Иногда мне кажется, что Маркало Де'Уннеро просто нравится драться. — Эйдриан бросил на певицу пристальный взгляд, оценивая ее реакцию на это заявление, после чего издал сдавленный смешок и спросил: — Зачем ты пришла ко мне в спальню?
Юноша хотел спросить ее и о Де'Уннеро, но в этот момент бывший монах сам внезапно показался в открытой двери, полуодетый и явно чем-то разозленный. Он бросил взгляд на Эйдриана, потом посмотрел на свою подругу — гораздо более пристально.
Явно чувствуя неловкость, Садья встала, выпрямилась и с нарочитой скромностью одернула легкое одеяние.
— Эйдриан решил в одиночестве подышать ночным воздухом, — объяснила она. — Тебе следует объяснить ему, что такие неожиданные прогулки могут кончиться плохо для всех нас. Он король и все же, боюсь, еще не понимает, как много значит для страны, которой правит.
Пока певица говорила это, Де'Уннеро переводил взгляд с нее на Эйдриана. Когда же закончила, кивнул и буркнул что-то в знак согласия. Однако юноша понимал: этого человека так просто не заставишь отказаться от подозрений. Сейчас беспокойство монаха было связано не столько с одинокой ночной прогулкой молодого короля, сколько с тем, что Садья покинула его постель и пришла в спальню к Эйдриану.
Тем не менее Де'Уннеро не произнес больше ни слова и, обхватив Садью за плечи, вышел вместе с ней из комнаты.
Эйдриан наклонился, задул свечу и остался в темноте. Мысли об этих двоих занимали его недолго; ситуация скорее позабавила юношу, чем обеспокоила.
