Герцог Калас вперил в епископа яростный взгляд, перевел его на стену и прищурился с угрожающим видом.
— Значит, таково решение Палмариса? — спросил он.
Ответом ему послужил град презрительных насмешек.
— Ну что ж, так тому и быть. Надеюсь, ты позаботился выдать городским могильщикам побольше лопат?
Калас надел шлем с плюмажем, развернул коня и поскакал назад.
— Ты все сделал правильно. — Стоящий рядом с епископом человек похлопал его по плечу.
Браумин с благодарностью кивнул, задаваясь вопросом, будет ли этот человек испытывать те же чувства, когда стены Палмариса превратятся в руины.
— Тут чувствуется рука Джилсепони, — заявил герцог Калас, вернувшись к королю Эйдриану. — Ты недооценил влияние матери, и теперь ворота Палмариса перед нами захлопнуты!
— В таком случае мы, возможно, должны быть ей благодарны, — заметил Маркало Де'Уннеро, и все остальные удивленно воззрились на него.
— Если все королевство по доброй воле объединится вокруг короля Эйдриана до того, как принц Мидалис покинет Вангард, война закончится, не успев начаться, — сказал герцог. — Для нас было бы лучше…
— Ты боишься сражения? — резко прервал его монах. — Падение Палмариса может оказаться полезным уроком для всего остального королевства. Настало время показать людям, во что им обойдется сопротивление Эйдриану Будабрасу.
Многие вокруг согласно закивали. Калас не стал продолжать спор и посмотрел на молодого короля в ожидании приказа.
Взгляд голубых глаз Эйдриана, казалось, ввинчивался в мозг герцога, напоминая о том, что однажды он уже погрузился в мир теней и это он, Эйдриан, вырвал его оттуда. Эти глаза ясно сказали герцогу о том, что король, а не абеликанская церковь владеет секретом жизни после смерти, тайной подлинного бессмертия.
— Вперед, герцог Калас, — приказал Эйдриан. — Если они не откроют ворота, мы их попросту разобьем в щепки.
Герцог кивнул в знак согласия и направил коня к группе подчиненных.
Держась рядом с Эйдрианом, Садья искоса, оценивающе поглядывала на него. Он, несомненно, обладал силой. И этот юноша отличался редкой дальновидностью. Он был настолько значительнее всех остальных, включая Де'Уннеро, его окружала такая аура величия, что чувствовалось — он не боится вообще ничего. Поистине, он король — и Хонсе-Бира, и остального мира за его пределами. Поистине, весь мир должен склониться перед ним, потому что он… выше его.
Певице пришлось сделать глубокий вдох, настолько ее поразила эта мысль. Она пристально смотрела на Эйдриана, на его яркие голубые глаза, сверкавшие сквозь прорези шлема, на светлые, выбившиеся между золотыми пластинами волосы. Она смотрела на его доспехи, самые лучшие в мире, и понимала, что при всем их великолепии человек, которого они прикрывают, несравненно великолепнее их.
Сердце Садьи затрепетало, но тут она заметила в глазах молодого короля что-то еще. Проблеск сожаления, быть может?
Потом взревели трубы, и тысячи королевских солдат устремились в сторону города.
Певица взяла лютню и заиграла песнь победы.
Епископ Браумин наблюдал за приближением армии с тяжелым сердцем. Пути назад не было, переговоры закончились. Он сказал жителям Палмариса правду, как понимал ее, и они сделали выбор, решив оказать сопротивление молодому королю. И теперь вся эта мощь надвигалась на них.
Несколько стрел полетели в сторону наступающих, но упали, не долетев до них. Браумин хотел призвать людей не тратить стрелы зря, но сдержал себя. Нервы их и так напряжены, понимал он.
Начали действовать и катапульты Палмариса, однако эффект оказался таким же.
Херд медленно повернул голову влево, потом вправо. Немногие оставшиеся с ним братья получили магические камни, с помощью которых они должны были выполнить особые задачи. Епископ постарался разместить их таким образом, чтобы добиться максимального эффекта.
Убить как можно больше нападающих.
Эта мысль вызвала в нем ужасное чувство вины и сожаления, и Браумин Херд, отнюдь не новичок во всем, что касалось войн и конфликтов, с трудом справился с нахлынувшей на него волной отчаяния.
Наконец наступавшие приблизились к зоне поражения. В их сторону полетел с городских стен град стрел. Первая в это утро кровь окрасила землю за воротами Палмариса, послышались, разрывая епископу Браумину сердце, первые крики боли.
Нападающие, яростно взревев, устремились вперед. Однако при всем великолепии своего внешнего вида, при всей своей воинской славе и силе, они не были в должной мере подготовлены к нападению на окруженный мощной стеной город. У них не было ни лестниц, ни верёвок с крюками, ни таранов. Они двигались вперед, защищенные сияющей броней, и на глаз их число почти не уменьшилось, когда они достигли стен.
Однако с учетом того, что делали монахи со своими магическими камнями, действия защитников города оказались эффективнее; да и стрелять сверху было гораздо удобнее — почти каждый выстрел достигал цели.
Солдаты навалились на прочные городские ворота, пытаясь сломать их, однако эти усилия оказались тщетными.
Тогда в наступление бросились гвардейцы Бригады Непобедимых, но это был не более чем эффектный выход, сопровождавшийся грохотом копыт.
А монахи с магическими камнями ответили огненными молниями, сосредоточив усилия в области ворот.
Один монах, выкрикивая имя Эвелина, спрыгнул со стены. Приземлившись среди толпы врагов, он пустил в ход рубин. Взорвался огромный огненный шар, разнеся в клочья и самого монаха, и множество нападающих.
Епископ Браумин отвернулся, смаргивая слезы.
Стоя в отдалении, Эйдриан с растущей тревогой наблюдал за происходящим. Совесть снова одолевала его, требуя остановить сражение, отменить поход, прекратить войну — и заняться поисками мирного пути.
«Это же просто скоты!» — неожиданно завопил голос у него в голове, тот самый, который провел его сначала через Мирианик к Пиманиникуиту, давая возможность запастись магическими камнями, а потом в Урсал и подсказал, как убить короля Дануба. Это был голос из зеркала, голос Оракула, голос, который открыл ему правду о Дасслеронд и показал, как велика его внутренняя сила. «Они сопротивляются, потому что боятся тебя, — продолжал голос. — Они отвергают тебя, потому что боятся своей нелепой веры, которая является по сути ложью!»
Молодой король невольно начал спорить с голосом, испытывая чувство, как будто он сам — та тень в зеркале, которая всегда боролась с другой за влияние на него. Эта тень советовала ему прислушиваться к словам госпожи Дасслеронд, принимать мудрость эльфов как дар, на что вторая неизменно возражала.
Тот голос, который сейчас говорил с ним, увел Эйдриана очень далеко от Эндур'Блоу Иннинес и по большей части, за исключением некоторых болезненных, критических моментов, владел его душой.
