Старик тяжело дышал, наклонившись вперед и опустив голову, словно ждал возмездия. За очками его глаза горели холодным огнем.
Папа рассмеялся.
Люк, одной рукой массируя щеку, не видел ничего смешного в произошедшем. Их добыча всегда сопротивлялась, дралась, лягалась, царапалась и кусалась. Тут ничего нового. Но добыча всегда была молодой и сильной – нередко сильнее всех братьев, вместе взятых, так что, когда она сопротивлялась, это было приятным вызовом, нормальной частью процесса. Иногда они вспоминали об этом со смехом. Но сейчас перед ним стоял жалкий старикашка, который и сам того гляди развалится. С ним бы легко справились и близнецы, и все же он воспользовался рассеянностью Люка – как девчонка своей сексуальностью против дурачка Мэтта. Но над этим Папа не смеялся. Нет, потому что это стоило Мэтту жизни, а он любил Мэтта. Зато он смеялся при виде того, как доктор двинул коленом в лицо Люка, потому что ему было все равно. Потому что он и сам собирался отнять жизнь Люка. Теперь все, что случится между нынешним моментом и моментом, когда он поднесет лезвие к горлу сына, в общем положении вещей ничего не значило. Если они найдут девчонку, позаботятся о ней. Если она ускользнет, они соберутся и уедут. Но в любом случае Люк не покинет Элквуд. По крайней мере невредимым.
– Вы не заберете Эбби, – прорычал Веллман. – Не имеете права.
Люк перевел яростный взгляд с Папы на старика, чтобы оценить его заново. Старый, слабый, думал он, и свихнулся напрочь. С чего еще ему говорить о дурацкой старой фотографии так, будто они хотят украсть его жену? Насколько знал Люк, жена Веллмана давно в могиле, но доктора в эту тайну будто не посвятили. Либо он умудрился об этом забыть. Свихнулся к чертовой бабушке, подумал он. Понятно, что Папе смешно. Но Люк чувствовал, как в нем пускает корни обида, и не важно, оправданная или нет. Он отступил от доктора. Папе могло показаться, что мальчик не более чем уступает место ему, но для Люка это был акт неповиновения, отказ отцу в возможности посмеяться над очередной тщетной попыткой забрать у доктора любимую фотографию. Конец унижениям. За прошедшие годы Люк распрощался со всяким достоинством, с которым вошел в этот мир, но у него осталась гордость. И последнее ему привил тот же человек, который нес ответственность за уничтожение первого.
Справа от дома стоял старый зеленый «Фольксваген Жук» Веллмана. Люк направился к нему под взглядом доктора, который и не думал его останавливать, вскрыл ножом капот, перерезал провода и выкрутил свечи. Затем нагнулся и перерезал шины. Если каким-то чудом старик сбежит к машине, далеко не уйдет. Люк встал, стряхнул грязь с коленей и присоединился к отцу.
В дверях появился Аарон, с мрачным лицом. В руке он держал окровавленного призрака. Легким движением метнул простыню в ночь. Она приземлилась у ног доктора.
– Быть она здесь была, – сказал Аарон. – Но теперь ищи ветра.
В доме грохнуло что-то еще – близнецы развлекались, подхлестнутые адреналином и компенсируя отсутствие потенциальной жертвы.
Седой Папа подступил к старику. Аарон оставался в дверях: теперь, когда он видел отца за работой, блеск возбуждения вернулся в его глаза.
– Я спрошу еще раз, док, а потом, видать, начнем отрезать от тебя малюсенькие кусочки, пока не выложишь все, что надо.
Веллман отшатнулся к стене дома напротив мертвого «фольксвагена», где темнота была самой густой. Так он всех держал в поле зрения. Остановился, тяжело проглотил.
– Она была здесь недолго. Я не знал, что с ней случилось. Тот, кто ее сюда привез…
– Лоуэлл, – сказал Папа, и плечи Веллмана опустились, свет в глазах потух. – Мы забрали его голову на память. Хочешь глянуть?
Веллман побледнел и покачал головой.
– Нет… не надо. Я…
– Часики тикают, – сказал Папа.
– Они привезли ее сюда, но я не знал, что она… ваша. Я думал, она попала в аварию. Джек тоже ничего не знал. Я сделал все, что мог, но она была в таком состоянии… помочь было не в моих силах, так что…
Папа сократил расстояние между ними.
– Так что?
Старик как будто врос в землю от страха.
– Так что я ее отослал.
Папа улыбнулся. Это был хищный вид, и Люк не знал, понял ли доктор, что это еще и знак, что его время только что истекло.
– С малахольным щенком Лоуэлла, да?
Веллман молчал.
Аарон разочарованно вздохнул и вышел во двор, но сперва обернулся и крикнул близнецам, что им пора.
Здесь все и кончится, вдруг осознал Люк. Они потратили слишком много времени дома. Сперва из-за речи Мамы, потом развлечения Папы с отрубленной головой, и вдобавок в доме фермера возились с животными, когда могли сидеть в пикапе и гнать сюда, прежде чем сын Лоуэлла уехал с девушкой. Можно было бы даже подумать, что Папа тянул время специально, и прийти к выводу, что он плевать хотел на чертову девчонку, только желал избавиться от последнего урода в семье. Разобраться с ребенком, которого не любил. В конце концов нельзя же наказать Люка за ошибку, которую совершил Мэтт. Ничего бы не произошло, если бы безмозглый лопух не попался на уловку девушки.
Чем больше он думал, тем сильнее чувствовал ужасное, отвратительное родство с людьми, на которых они охотились и убивали многие годы. Впервые в жизни он ощутил себя в захлопнувшемся капкане, острые зубы которого готовились разорвать его плоть и переломить кости.
Больше он не был родным.
Он стал добычей.
Из мыслей его вырвал голос отца.
– Аарон.
– Пап?
– Снять скальп.
На один ошеломляюще жуткий момент Люк думал, что отец говорит о нем, что немыслимый план уже приводится в действие, но затем увидел, как пятится доктор, пока на него шагает Аарон, держа нож острием вверх, и неслышно выдохнул с облегчением.
– И живее, парень. Надо кое-кого догнать. – Папа отвернулся и направился к пикапу, словно потерял интерес к пыткам, которые предстояло претерпеть доктору.
Он уже положил руку на дверцу, когда Аарон сказал:
– Эм-м, пап…
Люк с удивлением увидел, что с лица старика исчезли следы страха, будто это было отрепетированной игрой, чтобы они приняли его за беспомощную жертву. Но, как оказалось, жертвами теперь стали они – в дрожащей руке старика был пистолет, с дулом, холодным, как кривая улыбка на его лице, когда он прицелился в Аарона.
11
Никогда в жизни Веллман так не боялся. Мочевой пузырь, казалось, был заполнен до пределов, и клапан, отвечающий за сдерживание мочи, судорожно дергался каждую пару секунд, грозил сдать, если не убрать руку ужаса, которая с ним играется. Колено пронзила боль от столкновения со щекой мальчика. Но сейчас его главной заботой были не функции организма. Его поле зрения сузилось, пока в нем не оказалась только картина в свете фар патриарха семьи Мерриллов.
