Финч вспомнил о своей матери – всегда дома, за просмотром игровых шоу, то проклиная мир, то рыдая и нащупывая флаконы с таблетками у кресла-качалки, которые стояли рядами, как солдаты на карауле.
– Все будет хорошо, – сказал он, потому что казалось, что она хотела от него это услышать.
Он положил руку ей на плечо – мягко, потому что не знал, как она реагирует на прикосновения мужчин. Она слегка напряглась, но не отодвинулась, и, когда подняла глаза, он прочел боль на лице.
– Ты убьешь их, да? – спросила она так просто, будто спрашивала квотербека о следующей игре.
Он кивнул.
– Обязательно.
– Хорошо, – она снова принялась рассматривать пальцы. – Я хочу с тобой.
– Нет.
Она повернулась на кресле и пронзила его взглядом.
– Что?
– Я сказал – нет.
– Мне плевать. Я сказала, что поеду, значит, поеду, а ты не смеешь мне запрещать.
– Господи, Клэр… зачем тебе возвращаться? Если то, что мы раскопали, – правда, эти парни похищали и убивали людей многие годы. Может, ты – единственная, кто выжил, и точно единственная, кто об этом рассказал.
– Хотя никто не поверил, – ответила она скучающе.
– Я поверил. Но какая разница? Я хочу сказать, что сам обо всем позабочусь. Тебе туда приезжать необязательно. Когда все кончится, я к тебе приеду, и мы поговорим. Я все расскажу. А пока оставайся в безопасности.
Она рассмеялась, но с горечью.
– Безопасность? Здесь? Финч… – она обвела рукой мир снаружи машины. – Ты что, не понимаешь? Не важно, где я буду. Здесь, там, во Франции, на Северном полюсе. Я уже никогда не буду в безопасности. Хоть замок построй и запри меня там – все равно останусь такой. Запуганной до смерти. То, чего я боюсь… – ее голос треснул. Она прочистила горло, затем посмотрела на него с горячей решительностью: – То, чего я боюсь, не снаружи. Оно здесь, – сказала она, постучав пальцем по виску. – И куда бы я ни сбежала, оно последует за мной, убьешь ты их, или нет.
– Тогда зачем тебе ехать, если ничего не изменится?
– Я жива, но по ошибке, – сказала она с грустью. – И еще не знаю, сколько продержусь, пока голос в голове твердит, что я должна быть с друзьями. Но я хочу успеть увидеть, как эти люди и эти дети поймут, что они с нами сделали. Чтобы сами почувствовали боль и страх, которые так легко причиняют другим, – ее глаза блестели от слез. – Я хочу знать, что они умерли. Может, что-то и изменится, или нет, но я должна быть там сама. Хочу видеть, как мир вернется на место, даже если мне в нем больше не место.
– Не надо так говорить.
– Это правда.
– Ты нужна людям.
– Кому? Тебе?
– Нет. Твоей маме, Каре. Еще есть те, кто о тебе заботится, кто тебя защитит. У некоторых и этого не осталось.
Она посмотрела ему в глаза.
– Ты меня в этом винишь?
– В чем?
– В том, что случилось? Ты меня винишь?
– Что за глупости? Конечно, нет. Ты ни при чем.
– Но ты злишься, что я выжила, а Дэнни – нет?
Он отвернулся. Вначале он действительно злился, в глубине души даже ненавидел Клэр за то, что она одна выжила, пытался понять, почему выбрали ее. Но это прошло, ненависть быстро переключилась на истинную цель, после чего укоренилась, заматерела, стала гневом.
– То есть да, – сказала она на его молчание, и он быстро придвинул ее ближе.
– Нет, – ответил он. – Я не злюсь, что ты выжила. Злюсь не на тебя. Я виню во всем их, потому что они виноваты.
Опустив голову ему на плечо, она спросила:
– Как думаешь, она уйдет, когда ты их убьешь? Боль?
– Нет, – ответил он честно. – Наверное, она никогда не уйдет. Не до конца. После всего, что ты пережила.
– Я не только про себя.
Он натянуто улыбнулся, ее волосы щекотали его подбородок.
– Сомневаюсь, что она уйдет хоть у кого-нибудь.
– Тогда зачем тебе это?
– Потому что так надо.
Она отстранилась, сложила руки.
– Ну, так мне можно с тобой?
– Нет.
– Почему?
– Даже не знаю, с чего начать, Клэр. Во-первых, забудь на минуту гребаных психов. Как думаешь, что сделает Кара, узнав, что я забрал тебя туда?
– Кому какое дело?
– Мне есть дело, и тебе будет, потому что она натравит на нас копов так быстро, что мы и доехать не успеем, а я уже буду на нарах, ты – под домашним арестом. Господи, ты не хуже меня знаешь, что Кара этого не потерпит. Она мне всю жизнь поломает.
Хотя Клэр качала головой, Финч видел по ее лицу: она знала, что он прав.
– Плюс, – продолжал он, – ты и так повидала жуткий пиздец. Незачем лезть на рожон, чтобы увидеть еще больше.
Она молчала, почти ушла в себя, но он понимал ее чувства. Он чувствовал себя так же. За болью на лице Клэр он узнал страх, скорбь и ту дикую, невероятную ненависть, которую можно утолить лишь местью.
– Ты принесла телефон?
Она тихо кивнула, достала его из кармана джинсов и отдала. Финч осмотрел мобильный. Тонкая серебристая «Нокия». Ничем не отличалась от телефонов, которые носит современная молодежь.
– Можешь оставить, – сказала она.
– Мне не надо. Нужен только номер. Есть друг, который знает, как с его помощью проследить сигнал до того, кто ответил на звонок, или как минимум до места, где он ответил. Наверное, чтобы была надежда. Главное, чтобы телефон Дэнни оставался включенным. А если нет… – он пожал плечами.
– Для этого необязательно было встречаться. Я тебе звонила. У тебя и так есть мой номер.
– Я хотел встретиться. – Когда она промолчала, он легонько толкнул ее в плечо: – Эй.
– Чего?
– Прости, ладно? Я знаю, зачем тебе это надо. И не могу помешать поехать одной. Просто со мной тебе нельзя.
Еще секунда тишины, затем она открыла дверь и вышла из машины. С Алабамы она так похудела, что он видел ее лопатки под синей тканью ветровки, словно прорезающиеся крылышки.
– Тогда кому ты нужен, – сказала она и захлопнула дверь, прежде чем он успел что-нибудь ответить.
Он видел в зеркале заднего вида, как она – девятнадцатилетняя девочка, когда-то красивая и жизнерадостная, а теперь озлобленная и рано повзрослевшая, идет туда, где, как он знал, ее ждет сестра.
27
– Здравствуйте, мисс Долтри, замечательное утро, не правда ли? – весело приветствовал хозяин ломбарда, пухлое лицо которого все собралось вокруг широкой толстогубой улыбки.
