Материал о персонализации очень велик, но в то же время однообразен. Поэтому вполне достаточно нескольких примеров.
М116, N, отдает предпочтение Уоллесу перед Дьюи, потому что
Уоллес как человек лучше, а я обычно голосую за лучшего.
Персонализация здесь тем более удивительна, что оба этих политика объективно отличаются друг от друга противоположными точками зрения, а респондент, как и большинство населения, вряд ли в состоянии судить о них, «как о людях».
М102, Н, почти дословно повторяет М116:
Запишите, что я демократ, но я никогда сильно не интересовался партиями. Я голосую не за партии, а за самого достойного.
Ложная вера в политические теории не является средством против персонализации. М117, в дальнейшем N, называет себя «научным социалистом» и возлагает большие надежды на социальную психологию. Тем не менее на вопрос об американских партиях он отвечает следующее:
Я ничего об этом не знаю. Меня интересует только человек и его качества, а к какой он партии относится, меня не волнует. (Кто вам нравится?) Рузвельт один из великих. Я тогда был не за него, но его выбрали, и я допускаю, что я ошибался. Он проделал огромную работу. Он принял близко к сердцу процветание страны. Трумэн пока тоже хороший. Сенаторы и конгрессмены среднего качества. Дьюи выдающийся деятель, я думаю, у него есть перспективы. Он кажется серьезным и честным человеком и интересуется нашей страной. Он хорошо работал окружным прокурором.
Другие аспекты персонификации мы рассмотрим, когда будем анализировать отношение наших интервьюируемых к Рузвельту. Здесь мы ограничимся указанием двух качеств, весьма характерных в комплексе персонификации; они все время повторяются в мнениях Н о Дьюи: это порядочность и искренность.
F114, Н, знает, что Дьюи «силен, молод, смел, честен. У него могут быть ошибки, но эти ошибки идут на пользу. Я считаю, он молод и силен».
Очевидно, такая оценка совпадает с покорным восхищением силой, которое играет большую роль у всех Н
[15]. На основе кампании, проводимой бывшим прокурором против политического рэкета и коррупции, они делают вывод о его честности. Так как он уволил мошенников, по утверждению пропаганды, то должен быть честным. Как нам представляется, честность является основным способом рационализации мстительности.
С точки зрения психологии образ Дьюи является проекцией чувства вины сверх-Я в проецируемой вовне устойчивой форме. Восхваляется порядочность Дьюи, постоянно подчеркивается его молодость и сила — все это связано со схемой «сильного мужчины».
F117, другая Н из группы работающих женщин, имеет высшие показатели по A-S и крайне консервативна по всем параметрам. В оценке Дьюи она также прибегает к методу персонализации; слегка изменяя тон, она все же применяет аналогичную схему:
она считает, что Дьюи лучше, чем Рузвельт, знает цену деньгам, потому что происходит из небогатой семьи.
В этом примере наряду с похвалой, адресованной честному человеку, просматривается потребность в наказании, связанная с отвращением к комфортабельной жизни, ненависти к «снобистским высшим классам», которые наслаждаются такими вещами, которых не может себе позволить обычный человек. А Дьюи, напротив, представляет собой символ отказа от роскоши, и бессознательно от него ожидают, что в этом он сохранит постоянство. По мнению Н, Дьюи выступает за такие отношения, когда каждый «знает, сколько стоит доллар». Когда возможный президент находится в ореоле власти, с его личностью идентифицируется умеренность и скромность, присущая средним слоям.
Наверно, не случайно, что именно женщины находятся под сильным очарованием его «честности». Они воспринимают жизнь с точки зрения потребителей. Поскольку им не хочется быть обманутыми, то уже сама декларация честности имеет для них определенную притягательную силу.
Различия между Н и N по поводу персонализации мы можем сформулировать только предварительно; наши впечатления трудно зафиксировать, но они совпадают с результатами наших клинических исследований.
Наиболее часто встречающимся элементом, характерным для N, является доверие, представление об официальных лицах, как о хороших, доброжелательных отцах, заботящихся о благе каждого или об «обиженных», и это представление возникает благодаря беспрепятственному позитивному переносу, основанному на отношении к родителям. Это наблюдение можно сделать более наглядным, исследуя отношение наших респондентов к Рузвельту. Напротив, качество, которое наиболее высоко ценят Н, это сила. Социальную власть и господство, центр их собственной идентификации, они преобразуют в качество, врожденное у определенных индивидуумов, с помощью механизма персонализации, и тем самым лишают существующую власть образа строгого отца, чье «превосходство» они осознают.
Наконец, следует упомянуть о последнем аспекте персонализации. Знать что-нибудь о конкретной личности — значит казаться «информированным», и тогда необязательно на самом деле вникать в суть дела; легче говорить о людях, чем о проблемах, пока определенные имена носят знаковый характер. Неточная, неправильная персонализация является, следовательно, идеальным образчиком поведения для полуобразованного человека, примером, который расположен где-то посередине между полным незнанием и тем сортом «знания», которому так способствуют массмедиа и индустрия культуры.
Подведем итоги: общественные процессы становятся все более анонимными и «непрозрачными». Благодаря этому индивидууму все труднее видеть точки соприкосновения личного жизненного опыта с объективными изменениями в обществе. Социальное отчуждение скрыто за поверхностным явлением, которое на первый план выдвигает его полную противоположность: персонализация политических позиций и привычного поведения компенсирует дегуманизацию социальной сферы, что и является причиной большинства жалоб и нареканий. Несмотря на то что индивидуальная самобытность играет все меньшую роль в нашей политической и социальной организации, люди все крепче цепляются за идею, что все дело в человеке, и в мнимом всемогуществе известных личностей ищут компенсацию собственного социального бессилия.
3. Поверхностная идеология и истинное мнение
Отчуждение между политической сферой и реальным жизненным опытом, который индивидуум стремится преодолеть с помощью психически обусловленных вспомогательных конструкций — стереотипов и персонализации, — во многих случаях ведет к разрыву между выраженными и истинными мыслями интервьюируемого по вопросам политики и экономики. Его «официальная» идеология соответствует тому, что, как он полагает, он должен думать, а его истинные взгляды всегда выражают личные потребности и психологические нужды. «Официальная идеология» относится к области нематериальной и отчужденной политики, а «истинные мнения» — к его личной сфере; противорчия между ними обнаруживают их несовместимость.
