Распад позитивной религии и сохранение ее в качестве необязательной идеологической оболочки основываются на общественных процессах. В то время как религия утрачивала свое сокровенное право на истину, она все более становилась «общественным цементом»; чем нужнее этот цемент для сохранения статус-кво и чем уязвимее становится заключенная в нем истина, тем настойчивей защищается его авторитет и тем отчетливее проявляются его негативные и деструктивные свойства.
Трансформация религии в оплот социального конформизма уподобляет ее большинству других конформистских тенденций. Придерживаясь в таких условиях христианства, можно легко злоупотребить этой верой: в противоположность покорности, крайней конформности и лояльности в группе единомышленников возникает идейная направленность, в которой скрыта ненависть к неверующим, инакомыслящим, евреям. Принадлежность к вероисповеданию приобретает форму агрессивной фатальности, подобную чувству принадлежности к особой нации; она имеет тенденцию превращаться в довольно абстрактные отношения собственной группы и группы чужаков, подобно модели, разработанной при исследовании этноцентризма
[40].
Эти теоретические положения не должны рассматриваться в качестве гипотезы, доказательствами которой становится наше исследование; это скорее фон, на котором с большой долей вероятности можно проинтерпретировать наши наблюдения.
В. Общие наблюдения
Материалы интервью укрепили наше мнение, возникшее на основе анализа результатов анкет: чем традиционнее религия, тем в большей степени она совпадает со взглядами этноцентричного индивидуума. Этот вывод объясняет следующая выдержка из интервью F5054, женщины с высокими показателями по шкале Е:
как кажется, она восприняла целый ряд весьма догматических моральных представлений; в результате она смотрит «в особенности на молодежь, называющую себя атеистами», как не относящуюся к тому кругу, к которому она хотела бы принадлежать. Она по секрету сообщила, что для нее потому так важно уехать из Вествуда, поскольку она хочет, чтобы ее младшая дочь не поддалась влиянию соседского юноши, по-видимому, атеиста, которому его отец внушил, что «религия — сплошная чепуха». Она очень обеспокоена тем, что ее старшая дочь «просто не хочет ходить в церковь».
Из этого следует, что она полностью согласна с организованной религией и склонна к конформистскому мышлению в религиозных вопросах. Христианская этика и ее учение о морали воспринимаются как абсолют; отклонения нужно не поощрять, а наказывать.
Это заявление указывает на связь между традиционной религиозной косностью и почти полным отсутствием так называемой личной «пережитой веры».
То же самое относится и к 5057, Н, который тяготеет к церкви, хотя сам «не верит в Бога как личность».
По его мнению, большинство направлений в протестантизме — это одно и то же. Он выбрал христианский сайентизм, поскольку это «более умеренная религия, чем большинство других». Когда респондент жил у бабушки с дедом, он ходил в воскресную школу тамошней общины церкви объединения, которая ему нравилась. По его мнению, эта община представляет собой смягченную форму сайентологии. К христианскому сайентизму он примкнул, когда женился, так как его жена и вся ее семья принадлежали к этой церкви.
«Религия не должна заходить далеко и вмешиваться в важные дела повседневной жизни. Но религия все-таки должна удерживать человека от разных пороков, вроде пьянства, азартных игр, других излишеств».
F103, молодая женщина с высокими показателями, говорит: «Мои родители разрешали нам принимать решения самостоятельно, но в церковь мы должны были ходить». Здесь отсутствует всякий интерес к содержательной стороне религии: церковь посещается, «потому что так положено» и хочется, чтобы родители были довольны. В качестве последнего примера упомянем F104, еще одну женщину с предубеждениями, которая утверждает: «Я не знала никого, кто не был бы религиозен. Только одного молодого человека, он колебался, но все-таки был весьма предрасположен». По-видимому, посещение церкви должно показать, что человек в норме, или по крайней мере его можно считать правильным человеком.
Эти примеры объясняют нам, почему лица или группы, которые в глубине души «серьезно воспринимают» религию, склонны отвергать этноцентризм, что мы и наблюдаем в Германии, где такие «радикальные христианские движения», как, например, руководимое теологом-диалектиком Карлом Бартом, мужественно сопротивлялись национал-социализму, но предпочли остаться вне теологической «элиты». Тот факт, что человек в религиозно «нейтрализованной» среде серьезно обдумывает смысл религии, доказывает его независимость. Она вполне может привести к оппозиции против «приличных» людей, для которых «второй натурой» стала привычка посещать церковь, и в то же время воспринимается само собой разумеющееся, что евреи не допускаются в их клуб. Более того, упор на специфическое содержание религии, а не различия между принадлежащими и не принадлежащими к христианской вере выдвигают естественным образом на первый план мотивы любви и сострадания, которые совершенно стираются традиционными религиозными стереотипами мышления. Чем более конкретно и «гуманно» отношение индивидуума к религии, тем гуманнее он становится по отношению к тем, «кто этого не разделяет»: их страдания напоминают религиозному субъективисту об идее мученичества, неразрывно связанного в его сознании с образом Христа.
Короче говоря, как отметил сто лет назад Кьеркегор, приверженцы «официального христианства», вероятно, склоняются к этноцентризму, и отдельные религиозные группы не хотят отвергать его официально; напротив, «радикальные» христиане настроены думать и действовать по-другому.
Все же нельзя не заметить, что крайний религиозный субъективизм, который, с одной стороны, резко противопоставляет религиозный «опыт» «объективированной» церкви, может в определенных условиях соединяться с потенциальной фашистской ментальностью. Религиозный субъективизм, отвергающий все обязательные принципы, подготавливает духовную почву для других авторитарных притязаний. Сектантский дух индивидуумов, который они доводят до крайности, также может порой привести к определенному сходству с той агрессивной, защищающей приоритет собственной группы атмосферой, охватывающей все окружающее, и к тем скрытым анархистским тенденциям, которые характерны для потенциального фашизма. Этот аспект религиозного субъективизма играет важную роль в психологии агитаторов фашизма, преследующих свои цели под маской религиозности
[41].
Среди тех, кто отвергает религию, следует определить ряд важных различий. Как показывают результаты статистики, люди неверующие и настроенные антирелигиозно, не должны быть автоматически уравнены как респонденты с низкими показателями. Наверняка есть среди них «агностики» или «атеисты», имеющие во всех отношениях прогрессивные взгляды; это касается и проблемы меньшинств. Фактическое значение этой «прогрессивности» может тем не менее в значительной степени варьироваться. Конечно, люди с прогрессивными взглядами, настроенные антирелигиозно, в современных условиях однозначно отвергают предрассудки; но когда речь идет о восприимчивости к фашистской пропаганде, решающим фактором является лишь то, мыслят ли они стереотипами, некритично придерживаясь атеизма, терпимости и т. д., не задумываясь о причинах, или же их отношение к религии является следствием самостоятельного мышления.
