Исходя из этого, можно выявить важный критерий восприимчивости, зависящий от того, отвергает ли человек религию как традиционного союзника подавления и реакции (в этом случае вероятно, что он относительно свободен от предрассудков) или же он переходит к циничному утилитаризму и отвергает все, что не осязаемо, «нереалистично». В этом случае вероятно, что у него есть предубеждения и предрассудки. Существует также нерелигиозный тип фашиста, полностью лишенный религиозных иллюзий, который становится законченным циником и толкует о законах природы, естественном отборе и о праве сильнейшего. Как раз из таких личностей отбираются истинные приверженцы нового язычества — радикального фашизма. Хорошим примером является 5064, руководитель бойскаутов, имеющий высокие показатели, упомянутый в главе I
[42]. В вопросах веры он считает себя сторонником «поклонения природе», очень увлекается (вероятно, из-за скрытой гомосексуальности) спортом и походной жизнью. Этот респондент — отличный пример синдрома, в котором соединяются языческий пантеизм, «вера во власть», коллективный идеал вождя и общая этноцентрическая и псевдоконсервативная идеология.
Эти общие взгляды на отношение религии и предрассудков, характерные для настоящего времени, должны подготовить понимание следующих специфических наблюдений.
С. Специфические выводы
1. Функции религии у людей с предрассудками и без них
Наша гипотеза о «нейтрализованной» религии подтверждается характерной чертой, которую мы довольно часто встречаем в материалах интервью. Это стремление рассматривать религию как средство, а не самоцель, то есть одобрять и принимать ради ее ценности для достижения целей, которые нельзя достигнуть другими средствами, а не ради ее объективной истины. Этой точке зрения соответствует общая тенденция к подчинению и отказу от собственного мнения, что очень характерно для ментальности сторонников фашистских движений. Они принимают и разделяют идеологию не потому, что понимают ее или верят в ее истинность, но из-за возможности ее непосредственного применения или же вследствие произвольных решений. Здесь и кроется один из корней того упорного, последовательного и манипулятивного иррационализма национал-социалистов, который Гитлер выразил в словах: «Можно умереть только за ту идею, которую не понимаешь». По внутренней логике это равносильно презрению к истине как таковой. Мировоззрение выбирается как товар на рынке: потому, что его необычайно умело расхвалили, а не потому, что он хорош. По отношению к сфере религии такая позиция должна породить амбивалентность, так как религия претендует на то, чтобы быть абсолютной истиной. Если же она признается и принимается по другим причинам, то тогда это притязание отрицается и религия, по сути, отвергается, несмотря на ее внешнее признание. Поэтому упорное утверждение религиозных ценностей из-за их «выгоды» должно неизбежно работать против них.
И те, кто не имеет предрассудков, и те, кто их имеет, обычно подчиняют религию внешним целям. Кажется, что в этом плане их невозможно различить, но они явно различны по своим целям и по тем способам, с помощью которых они ставят религию себе на службу.
Но люди, имеющие предрассудки, чаще, чем те, кто их не имеет, используют религиозные идеи ради непосредственной практической выгоды, а также для того, чтобы манипулировать другими людьми. Примером, когда формализованная религия используется для поддержания социального статуса и общественных отношений, может служить F201, молодая женщина с ярко выраженными предубеждениями, которая выражает свою заинтересованность в «стабильном обществе» с четко очерченными классовыми границами:
В женской школе, в которую я ходила, я стала членом епископальной церкви. Там было очень хорошо. Мои друзья тоже туда ходят. Она дает больше философии, чем христианский сайентизм, и она повышает уровень. Философия епископальной церкви в целом соответствует всем протестантским церквям. Она принята в высших классах и предоставляет им религию или приближается к ним.
Этноцентристы зачастую принимают религию за некое практическое вспомогательное средство для гигиены души. Характерно высказывание F109:
Я не понимаю религии. Она для меня как сказка. Я не знаю, верю ли в Бога. Он должен быть, но в это трудно поверить. Религия дает нечто такое, чего можно придерживаться, согласно чему можно организовать свою жизнь.
Если религия еще и употребляется как нечто, «чего можно придерживаться», то этим потребностям также может удовлетворять все, что для индивидуума представляет абсолютный авторитет, в том числе и фашистское государство. Весьма вероятно, что фашизм играл для немецких женщин как раз такую роль, которая раньше отводилась вере и позитивной религии. В психологическом плане фашистская иерархия функционирует в широком смысле как секуляризованная замена церковной иерархии. В конце концов национал-социализм получил распространение из Южной Германии, где очень сильна римско-католическая традиция.
В религиозных взглядах M118, человека с предрассудками и умеренно высокими показателями, ясно виден элемент произвольного; он смешивает религию с псевдонаучными объяснениями, которые лишают его веру всяческой силы:
Я готов поверить в существование Бога, в нечто, что я, во всяком случае, не могу объяснить. Разве Дарвин не говорил, что первоначально мир состоял только из клубящихся газов?
Ну, так кто же это создал? Откуда они возникли? Это, конечно, имеет мало общего с церковным ритуалом. (Перед этим он заявлял, что церковь имеет «весьма важное значение».)
Здесь нет логической связи между аргументами и тем фактом, что человек придерживается позитивного христианства. Посредством такой софистики его последующие высказывания обнажают аспект неискренности традиционной религии, который так легко приводит к коварному пренебрежению официально признанными ценностями. M118 продолжает:
Я верю в силу молитвы, даже если она состоит только в том, чтобы удовлетворить молящегося. Я не знаю, есть ли прямая связь, но молитва помогает человеку, и я за это. Это также возможность самосозерцания, возможность остановиться и поразмышлять о себе
[43].
Признание религии с позиции целесообразности является, вероятно, в меньшей степени выражением желаний и потребностей индивидуума, чем его уверенность в том, что религия хороша для тех, кого она способна удовлетворить, то есть может быть использована для манипулирования. Рекомендуя религию другим, человек с легкостью становится ее «защитником», не ощущая потребности идентифицироваться с ней. Циничная теория европейских политиков девятнадцатого века о том, что религия — это лекарство для масс, кажется в известной мере демократичной. Ее разделяет большая часть этих самых масс, которые все же для себя, как для личностей, втайне делают оговорки. Подобным оценкам религии соответствует зачастую принятая в национал-социалистской Германии привычка говорить о партии в третьем лице множественного числа (они) и, таким образом, в частной жизни отделять себя от господствующей идеологии. Фашистская личность, по-видимому, только тогда может справиться с жизнью, если она расщепляется на разные уровни, некоторые из них подчинены официальной доктрине, но другие, наследие старого сверх-Я, способствуют сохранению внутреннего равновесия и своей индивидуальности. Такие расщепления Я проявляются в неконтролируемых ассоциациях наивных и необразованных людей, как, например, у М629, мужчины со средними показателями, приговоренного к пожизненному заключению в тюрьме Сан-Квентин. Он высказывает поразительную мысль:
