Ей важен ее внутренний ранг и, насколько возможно, внешний статус, выражающийся в чрезмерном подчеркивании «связей», знакомств, из чего можно заключить о наличии мании связей.
Она была гувернанткой у президента Х и у сыновей президента Y, сначала у старшего, потом у младшего. С миссис Y она говорила по телефону, когда та была как раз в Белом доме и когда родился 3-й ребенок. Ее сестра работала у С, который впоследствии был губернатором штата на юго-западе.
Для ее «внутреннего» псевдомира, ее полуобразования и псевдоинтеллигентности характерно следующее высказывание:
Она очень много читает — только «хорошие книги», посещала в своем родном городе в Техасе до седьмого класса школу. Она рисует и пишет, училась играть на инструменте. Но картину, которую нарисовала в школе, никому не показывала. Она изобразила две горы, между ними солнце, освещающее долину, в которой как раз поднимался туман. Это так ей «пришло», хотя она этому никогда не училась. Это было действительно красиво. Она пишет также рассказы. Когда умер ее муж, она начала писать, вместо того чтобы, как это делают другие женщины, бегать за мужчинами. Одна из ее историй была фантазией о Мэри Пикфорд. Это была бы как раз роль для нее, но, конечно, она никогда никому ее не показывала. Она назвала ее «Маленькая Мэй и О’Джун»; ей это пришло в голову во время пикника со своими детьми. Любовная история о маленькой Мэй (девочке) и О’Джун (мальчике). По ее словам, ее дочь также очень одаренная. Один художник… который рисовал техасский василек — «государственный символ», вы знаете, видел работу ее дочери и сказал: «Это у вас маленький гений». Он хотел давать дочери уроки, но та от них отказалась и сказала: «Нет, мама, он испортит мой стиль; я знаю, что я должна рисовать, что я хочу рисовать».
В расовых вопросах ее ненависть проявляет параноидную тенденцию, которую не остановить — в принципе она проявляет желание осуждать каждую группу, которая приходит ей в голову, и, колеблясь, она ограничивается лишь своими предпочтительными врагами.
Она считает, что «япошки, евреи и негры должны исчезнуть, уйти туда, откуда пришли»… «Конечно, итальянцы также должны возвратиться туда, где их родина, в Италию, но в конце концов есть три главные группы, которым здесь не место, это — япошки, евреи и негры».
Ее антисемитизм несет явные черты проекции, фальшивой мистификации «крови» и сексуальной зависти. Следующий пассаж откровенно проявляет ее установку:
«Евреи чувствуют свое превосходство по отношению к неевреям. Они не хотят запятнать свою кровь, смешиваясь с неевреями. Они хотят нас обескровить в финансовом отношении и использовать наших женщин в качестве любовниц, но жениться на них они не будут. А своих собственных женщин они хотят оставить девственницами. Семья Y много общалась с евреями. Я не знаю, было ли это из-за денег или из-за еще чего-то. Поэтому во второй раз я не стала выбирать Y. Я видела слишком много жирных евреек и евреев с крючковатыми носами в их доме. Конечно, я также слышала, что мать президента Рузвельта также была еврейского происхождения». Она ушла из семьи В, так как они были евреями. У них был дом как дворец, им хотелось, чтобы я осталась. Они говорили: «Мы знали, что это было бы слишком хорошо, чтобы осуществиться»… когда она ушла.
Бросается в глаза сходство взглядов этой испытуемой с определенными сумасшедшими религиозными движениями, которые основываются на желании услышать «внутренние голоса», дающие и моральное подтверждение, и мрачные советы.
Католики относились к ней превосходно, и она ими восхищалась, но в их церковь она не пошла бы. Что-то в ней говорит «нет». (Отказ она выражает жестами.) У нее индивидуальная религия. Однажды, когда она гуляла ранним утром и подняла руки и лицо к небу, они стали мокрыми… (Это она рассматривает как сверхъестественное событие.)
6. «Манипулятивный тип»
Потенциально самый опасный синдром «манипулятивного» характеризует экстремальная стереотипия; застывшие понятия становятся вместо средств целью, и весь мир поделен на пустые, схематичные, административные поля. Почти полностью отсутствуют катексис объекта и эмоциональные связи. Если синдром «фантазера» имеет что-то от паранойи, то синдром «манипулятивного» — от шизофрении. Однако в этом случае результатом разрыва между внутренним и внешним миром является не обычная «интроверсия», а скорее, наоборот, вид насильственного сверхреализма, который рассматривает всё и каждого как объект, которым нужно владеть, манипулировать и который нужно понять соответственно своим собственным теоретическим и практическим шаблонам. Всё техническое, все предметы, которые могут быть использованы в качестве «орудий», нагружены либидо. Главное, чтобы «что-то делалось», а побочным является, что делается. Бесчисленные примеры этой структуры находятся среди деловых людей, и во все увеличивающемся количестве также среди стремящихся вверх менеджеров и технологов, которые занимают срединное положение между старым типом делового человека и типом рабочего-аристократа. В качестве символа для многих представителей этого синдрома среди антисемитских-фашистских политиков может служить Гиммлер. Трезвый ум и почти полное отсутствие аффектов делают их теми, кто не знает пощады. Так как они всё видят глазами организатора, то они предрасположены к тотальным решениям. Их цель — скорее конструирование газовых камер, чем погром. Им не обязательно ненавидеть евреев, они расправляются со своими жертвами административным путем, не входя с ними лично в контакт. Их антисемитизм опредмечен, это — продукт на экспорт: он должен «работать». Их цинизм почти завершен: «Еврейский вопрос решается строго легальным образом», — гласит версия беспощадного погрома. Евреи их раздражают, так как их мнимый индивидуализм бросает вызов их стереотипам, и они чувствуют у евреев невротическое подчеркивание как раз человеческих отношений, которых у них самих нет. Противопоставление своей и чужой групп становится принципом, по которому они абстрактно делят весь мир. В Америке этот синдром, само собой разумеется, представлен только в рудиментарной стадии.
Для психологического объяснения данного типа у нас недостаточно материала. Однако необходимо иметь в виду, что насильственность — психологический эквивалент того, что общественная теория называет опредмечиванием. Насильственные черты и садизм молодого человека, которого мы выбрали в качестве примера «манипулятивного» типа, нельзя не заметить. Он почти соответствует классическому понятию Фрейда об «анальном» характере и напоминает в этом отношении «авторитарный» синдром, но отличается от него смешением экстремального нарциссизма с некоей пустотой и поверхностностью. Это противоречит одно другому только на первый взгляд, так как все, что образует эмоциональное и интеллектуальное богатство человека, зависит от интенсивности его объектных замещений. Примечателен в нашем случае интерес к сексуальному, который почти доходит до одержимости, от которой, однако, отстал действительный опыт. Представьте себе очень стеснительного молодого человека, обеспокоенного мастурбацией, который собирает насекомых, в то время как другие юноши играют в баскетбол. В его прегенитальной фазе наверняка были раньше глубокие душевные травмы. M108:
