Иногда мне кажется, именно поэтому моя сестра меня так бесит. Потому что она часто права.
Стоя в ванной, я стерла паровую завесу на зеркале и посмотрела себе в глаза. Нужно быть честной хотя бы с самой собой. Я сделала это, защищая себя. Я включила воду и принялась мыть руки с неторопливостью и тщательностью хирурга, собирающегося на операцию.
– Я расскажу вам, что случилось, – сказала я, выходя из ванной комнаты. За моей спиной клубился горячий пар. Моя префронтальная зона коры работала, как часы. Я точно знала, что делаю, я понимала последствия, я видела все четко и ясно, как в погожий летний день. Я решилась. Правда – лучшее лекарство. Мне нечего стыдиться, я ни в чем не виновата. За исключением того, что я чувствую себя виноватой.
– Ты уверена? – нахмурился Игорь. – Ты же сказала, что не можешь? Мы не настаиваем…
– Я настаиваю, – вмешалась мама. Нашей маме не прожить и дня, если она не в курсе всего, что происходит с ее дочерями.
– Я расскажу то, что могу, – кивнула я, собираясь с силами. – Надеюсь на ваше понимание и на то, что не станете меня осуждать. Вчера по дороге в магазин кое-что произошло. Кое-что плохое. На самом деле очень плохое.
– О господи, – выдохнула чувствительная Майка. – На тебя напали?
– Что? – тут пришла моя очередь удивляться ее прозорливости. То, как меня выкинули из машины, вполне напоминало нападение, и я была его жертвой. – С чего ты взяла?
– Ты пришла вся в грязи, да еще и с разбитой губой, – пожала плечами Майя. – Что еще это могло быть?
Я сцепила пальцы на руках, невольно натягивая рукава банного халата так, чтобы скрыть следы от наручников. Я хотела все рассказать, но слова застряли у меня во рту. Меня жгло так, словно бесы растапливали адскую печку прямо у меня в животе. Черт возьми, я просто не хочу слушать очередную проповедь от моей сестры, не хочу читать в ее глазах сакраментальное «я же говорила». Я не могу сейчас еще иметь дело с этим многотонным прессом Фаиной правоты. Она никогда не ленилась говорить, что Сережа – это одни сплошные проблемы. Но жизнь состоит из выборов, которые мы делаем с завязанными глазами и заведенными за спину руками. Нас подталкивают к этим выборам – толкают в спину наши желания, наши гормоны, наши страхи. Нас ведут ложные идеи и несоразмерные ожидания. Вымощенная желтым камнем дорога в ад.
Что еще это могло быть?
– Не нападение, если уж на то пошло, но близко. Я не могу раскрыть подробностей, просто поверьте, событие было очень, очень серьезным. Я оказалась, как бы это сказать, в эпицентре этого события. Я не хотела этого, но так вышло. Я просто оказалась не в том месте не в то время.
– Что?
– Как?
– Вот так, – развела руками я и кивнула, принимая сочувствие, которого не заслуживала. – Я стала свидетелем преступления.
– Случайного преступления?
– Да, – кивнула я, надеясь не покраснеть сильнее, чем это объяснимо для того, кто только что вышел из душа. Врушка.
– Ты не пострадала? – хор вопросов ожидаемо обрушился на меня.
Я закатила глаза и покачала головой с покорностью скромного героя на покое.
– Я почти не пострадала, но мне пришлось – пришлось – поехать и… дать показания. Я не могу, я правда не имею права говорить больше. Я несу ответственность по закону.
– По закону? – ахнула мама. – Это опасно? Тебе не нужен адвокат?
– Не нужен мне адвокат, ты что? – выпалила я. И прикусила губу. Вообще-то адвокат мне не помешал бы. – Но больше я не могу сказать.
– А больше ничего говорить и не надо, – тут же вмешался Игорь. – Сказано достаточно. Верно, Фая?
– Да, да, конечно, – растерянно бормотала моя сестра, обеспокоенно оглядывая меня. Я была противна самой себе. Теперь я была – пострадавшая, теперь я была – свидетель, теперь я была – в центре событий. И никакого тебе «я же говорила, я же предупреждала». Призрак сбежавшего Сережи навис надо мной. Злой и жестокий клоун хохотал у меня за спиной. Глупая, какая же я глупая. Чего я хочу добиться своим враньем? Если мне стыдно за своего мужа, нужно не врать, а подумать о своей жизни, но я не хочу этого делать. Не хочу. Фая несет мне чашку с ароматным чаем и бутерброд с вишневым вареньем. Странно, что это делает она, а не наша вечно заботливая, уютная, как новогодняя елка, мама. На этот раз мама, вместо того чтобы носиться со мной, жалеть меня, кормить меня и помогать мне с моими детьми, тихо, по-быстрому слиняла. Странно. Какие у нее, у пожилой женщины, могут быть срочные дела. Она кинула на меня заговорщицкий взгляд, ее глаза горели, выражение лица было как у виноватого нашкодившего школьника. Я даже не успела спросить, куда это она намылилась. Я подумаю обо всем завтра. А сейчас – отдыхать. Пока Сережа не вернулся.
Глава третья. Двое из ларца
Я еще ничего не сделала, а уже чувствовала, что безумно устала. Ожидание конца света утомляет больше, чем сам конец света. Я попыталась сконцентрироваться. Работа. Я работаю. Я зарабатываю на жизнь.
Он сидел напротив меня и требовал – да, именно требовал, гневно, обиженно, – чтобы я сделала так, чтобы его повысили на его работе. А я гадала, что на самом деле привело его ко мне. Люди идут к психологам, потому что хотят сделать свою жизнь лучше. Может быть, даже изменить ее. Выглядеть лучше, производить впечатление, сводить с ума, зарабатывать втрое, вчетверо больше… Чтоб наконец их поняли, оценили. Чтобы в отпуск. Чтоб не бросали носки по всему дому. Чтобы не пили или хотя бы СТОЛЬКО не пили. Все, что угодно, но только чтобы все не оставалось так, как есть. Есть что-то фундаментально неправильное в человеческой природе, что мешает большинству из нас принимать жизнь такой, какая она есть. Какова бы ни была жизнь, человек смотрит мимо нее, смотрит куда-то еще – в будущее, в прошлое, в выдуманные миры. Человек не желает чувствовать то, что чувствует, и хочет чувствовать что-то другое. Стыд, страх, бессилие – демоны, от которых люди бегут сломя ноги.
И это довольно забавно, учитывая, что на самом деле люди панически боятся что-то менять. В основном они приходят ко мне, чтобы жаловаться на других людей.
Евгений Иванович. Среднего роста худощавый мужчина тридцати восьми лет, одинокий, в свитере и джинсах, курит, практически не пьет, много работает на какой-то сложной инженерной работе. Некрасив, но по-своему привлекателен. С возрастом, возможно, стал даже привлекательнее, чем был в ранней молодости, ибо явно никогда не обладал той щенячьей красотой, что с годами сгорает, заставляя старых знакомых восклицать: «Надо же, а ведь был так хорош!» Евгений Иванович хотел, чтобы мы звали друг друга по имени и отчеству, отчего дистанция между нами только удлинилась. Доверие со стороны клиента для психотерапевта – обязательное условие, однако Евгений Иванович никому не желает доверять.
И тем не менее он продолжает ходить ко мне домой, сидит на моем диване, пьет мой чай, платит мне деньги. Когда он кидает на меня свой пожароопасный взгляд, мне становится не по себе.
