Интересно, а у того Анонимуса из Портленда тоже все было так? Того бедолагу тоже буквально вытолкали из дома? Его семья вообще заметила, когда он умер? Если способности Зероев действовали и после смерти, то его тело могли находить снова и снова – и все забывали бы о находке слишком быстро, чтобы позвать полицию.
Может, кличка Неизвестный подошла бы им даже больше, чем Сталкер или Анонимус.
Может, предпочитаешь Забываемый? Он вспомнил презрительный взгляд Дэйви. Ты что, какой-то доморощенный ниндзя?
Внезапно он вспомнил оторванную руку Дэйви, по-прежнему прикованную к поручню, ревущую вокруг толпу, вопящую Рен…
Нет. Снова и снова вспоминать ту ужасную сцену – это не был Срединный Путь.
Он глубоко вдохнул смолистый запах еловых ветвей и поглядел на свою безмятежную семью. Сейчас, среди них, трудно было поверить в существующего где-то там убийцу Зероев.
– Ой, правда? Это мне?! – ликующий вопль Эмиля заставил его вернуться на землю. – Телефон?! Вы серьезно? Я вас обожаю!
Эмиль кинулся обнимать маму с папой, потом снова схватился за подаренный телефон:
– Бабуля, видишь?
– Да ты совсем большой! – рассмеялась бабушка.
Внимание Эмиля искало, с кем бы еще поделиться радостью. Он заметил Августа:
– У меня в школе почти ни у кого нет телефона!
– Я надеюсь, вы отключили возможность смотреть порнушку на этой штуковине? – усмехнулся Август, и мама раздраженно цыкнула на него. Эмиль отвернулся от него.
– Тибо, ты видел? Мне подарили телефон!
Присутствующие снова тихо вздрогнули. Тибо решил не обращать на это внимания, он был слишком благодарен за этот порыв внимания от Эмиля.
– Потрясающе! Добро пожаловать в двадцать первый век!
– Тибо, ну конечно, вот ты где, – прошептала бабушка.
И снова внимание матери последним соскользнуло с него, и в глазах ее снова появилось беспокойное выражение. Эмиль уселся рядом с Тибо, но он был слишком занят своим телефоном, и нить его внимания сжалась до короткого сверкающего проводка между ним и маленькой электронной машиной.
Август глянул на него и принялся фотографировать подарки, чтобы разослать фотографии друзьям. Бабушка уселась поудобнее, ласково улыбаясь. Ее внимание мягкой сетью окутывало всю семью, так что краешек достался и Тибо. Мама, все с тем же встревоженным выражением на лице, ушла на кухню, бормоча себе под нос что-то насчет горячего шоколада.
Эмиль радостно вскрикнул, когда телефон в его руках ожил.
Тибо наклонился к нему:
– Можно я сделаю одну вещь?
– Конечно. – Эмиль протянул ему телефон и смотрел, как Тибо открывает адресную книгу и записывает туда новый контакт: Тибо (брат) – и номер.
– Можно подумать, я знаю еще какого-нибудь Тибо, – насмешливо заметил Эмиль.
– Может, и знаешь. Нас таких много.
Он выбрал момент и зашел на кухню, где мать сыпала шоколадную крошку в молоко. Оставалось только размешать шоколад. Бабушки, к счастью, с ней не было, а ее сестры как раз вышли во двор покурить на свежем воздухе.
– Счастливого Рождества, мама, – сказал он от двери.
Она перестала размешивать шоколад и подняла на него взгляд. Ее улыбка, сначала немного нервная, потеплела, мать выпрямилась и обняла его:
– Счастливого Рождества, Тибо!
Он держал ее в объятиях как можно дольше. Что, если это было в последний раз?
– Как ты вырос! – воскликнула она, когда он наконец отодвинулся. Но она смутилась и озадаченно прикрыла рот рукой. – Почему я так удивляюсь… при виде собственного сына?
Он постарался не рассмеяться:
– Мама, ты всегда забываешь, что я должен прийти. Это вечная история со мной.
– Но мы же даже ничего тебе… Я даже не знаю, положили ли мы тебе подарок под елку?
Он пожал плечами:
– Туда, где я сейчас живу, подарки не принесешь.
Она взволнованно приложила руки к щекам:
– А где ты живешь?
– В Верхах. Отличное место, я тебе как-нибудь покажу фотографии на телефоне.
Он не собирался долго там задерживаться.
Держитесь поодиночке и не оставайтесь долго на одном месте, сказал Нэт, и его бесстрастный голос прозвучал так же холодно, как слова.
Его тети уже возвращались со двора – скоро они набьются в кухню, и мать немедленно забудет о нем:
– Хочешь, я помешаю шоколад?
– Спасибо, дорогой. – Она неуверенно смотрела на него, пока он помешивал горячее молоко, бросая на его лицо взгляды, полные страха и стыда, от которых у него, как всегда, разрывалось сердце.
Наконец она повернулась к стоящим на столе кружкам и сосчитала их:
– Ты ведь тоже выпьешь горячего шоколада?
– Да, спасибо.
Она сняла с полки еще одну кружку и как ни в чем не бывало поставила ее рядом с остальными.
Глава 40
Банда
Келси никогда еще не приходилось встречать Рождество без отца.
Он всегда был сердцем и душой компании. Где бы они с Келси ни жили в тот момент, он собирал всех друзей на вечеринку. Не поесть – еда никого в семействе Ласло особо не волновала, – но выпивка была обязательно, и музыка, и всякие дерзкие веселые выходки, и нелегальный салют. И Келси могла не ложиться всю ночь, летая на одной накатывающей волне счастья за другой.
Но сейчас ей казалось, что все это осталось бесконечно далеко. Она с ужасом думала о предстоящем одиноком Рождестве. С момента трагедии в торговом центре, она видела свою связь с Роем – словно якорная цепь привязывала ее к нему и тянула вниз.
Накануне вечером, когда они отмывали угнанную машину, Чизара буквально спасла ее своим тихим, неуверенным приглашением провести праздник вместе с ее семьей.
Сейчас Келси сидела за столом вместе со всем семейством Океке, стараясь не выдать своего изумления количеством еды на уставленном тарелками столе. А мама Чизары без конца предлагала ей рисовый джолоф, карри и хлеб.
– Все очень вкусно, миссис Океке, – сказала она.
– Зови меня Нийи, – ответила мама Чизары.
– Это просто потрясающе, Нийи. – Келси не лгала. Трудно было поверить, что Чизара ела такую вкуснятину каждый день.
– Дорогуша, можешь приходить обедать хоть каждый день, – засмеялась Нийи.
Сидевшая рядом с ней Чизара выразительно закатила глаза, но видно было, что она довольна почти настолько же, насколько ее мама.
Мама у Чизары была добрая, проницательная, и у нее была широкая яркая улыбка. И она знала о способностях Чизары. Келси всегда казалось, что хорошая мать будет просто знать о таких вещах, и ей не нужно будет постоянно все объяснять, как приходилось объяснять отцу. И все равно он никогда не мог понять, в чем дело.
