Джиллиан, превозмогая боль, все же прошелестела:
— Я в него попала?..
— Ради бога, не сейчас! — рявкнул Гриффин.
Он что-то прижал к ее плечу с такой силой, что к горлу поднялась желчь, а перед глазами заплясали черные точки. Джиллиан усилием воли прогнала надвигающуюся черноту.
— Фальконе мертв?
Гриффин оглянулся, крикнул что-то Стефано, затем снова повернулся к ней и сказал:
— Мертв.
Ее охватило невероятное облегчение, на мгновение прогнавшее пожиравший тело огонь.
— Мы сделали это, Гриффин…
Если она умрет, то — благодарение Богу! — усилия оказались не напрасными.
— Точно. — Гриффин что-то туго затянул на ее плече и руке. Она с трудом удержалась от крика. — Но поверь, дорогая сестрица, на этом дни, когда ты убивала, завершены.
Он поднял Джиллиан и перекинул через плечо — темнота захлестнула все вокруг, избавив ее от жары, света и боли.
От всего.
Глава 2
Лондон
Май 1816 года
Чарлз Валентин Пенли, шестой герцог Левертон, торопливо сошел с тротуара на мостовую, едва сумев избежать столкновения с тремя мальчишками, которые стремглав неслись по улице, возвращаясь из парка домой. Пусть ему и нравилось их отличное настроение, все трое здорово перепачкались в грязи, а человек обычно не наносит визиты в таком виде, будто только что покинул конюшню.
— А ну помедленнее, сорванцы! — крикнул Кейтс с козел коляски. — Вы чуть не сшибли его светлость. Вот бы упал на задницу!
Кейтс, превосходный грум, время от времени забывался, и сомнительное происхождение рожденного в лондонском борделе давало о себе знать.
— Совсем ни к чему так кричать, — заметил Чарлз.
— Они могли напугать лошадей. Да вы и сами перепугали бедных животин до смерти, эдак-то спрыгнув с тротуара, — обвинительным тоном добавил Кейтс. В его мире не могло быть ничего хуже, чем игра на нервах вверенных ему животных.
— Неосмотрительно с моей стороны, — сказал Чарлз. — Как ты думаешь, должен я перед ними извиниться?
— Ну, ваша светлость, не надобно вам переводить все в шутку. Вы и сами знаете: эта пара терпеть не может выходить из конюшни при таком-то ветре. Говорю вам: это почти что ураган.
Словно для того, чтобы подтвердить его слова, по Брук-стрит пронесся порыв ветра, в воздух взвилась пыль и юбки трех нянек, спешивших вслед за своими непослушными подопечными. Двое из них, совсем молоденькие и довольно хорошенькие, кокетливо улыбнулись Чарлзу, бормоча слова извинения за неудобства, причиненные мальчишками.
Чарлз вежливо улыбнулся им в ответ и повернулся к Кейтсу.
— Ну хорошо, можешь вернуться на Гросвенор-сквер. Не знаю, сколько времени мне придется тут пробыть, но боже упаси держать лошадей на улице во время урагана!
День выдался и впрямь ветреный, не по сезону холодный в эту весну, и все же выйти из дома было приятно.
Лишь недавно вернувшись из своего имения в Линкольншире, Чарлз провел последние несколько дней, по уши зарывшись в бумаги в кабинетах парламента. Ему не хватало долгих верховых прогулок, свежего воздуха и спокойной, упорядоченной жизни в деревне.
Кейтс оценивающе взглянул на темно-серое небо.
— Вы уверены, сэр? Похоже, вот-вот хлынет дождь. Вы ж не хотите промочить сапоги. Да у Джоббинса припадок случится!
— Позволь, я тебе кое-что объясню, Кейтс. Я герцог, а Джоббинс — мой камердинер. Я плачу ему жалованье, но не собираюсь платить за то, что у него может случиться припадок.
Грум неуверенно посмотрел на него.
— Как скажете, ваша светлость.
Вся прислуга Левертон-Хауса жила в страхе перед Джоббинсом, который находился там со времен Всемирного потопа и умел добиваться неохотной уступчивости даже от дворецкого. Свои устрашающие повадки Джоббинс перенял у предыдущего хозяина, пятого герцога Левертона, однако, в отличие от пятого герцога, Джоббинс имел сердце. Чарлз находил весьма забавным, что камердинер относился к нему с большей приязнью, чем собственный отец.
Чарлз сжалился над вконец обеспокоенным грумом.
— Что ты предпочтешь — пусть промокнут лошади или я?
Кейтс бросил еще один встревоженный взгляд на небо, затем посмотрел на терпеливо ждущую пару.
— Ваша правда, сэр. Лучше мне доставить этих двоих домой.
Кейтс пустил лошадей быстрой рысью по Брук-стрит, а Чарлз повернулся и начал подниматься по ступеням красивого городского особняка из оштукатуренного кирпича, принадлежавшего герцогам Марбери, хотя он и сдавался в аренду до недавнего возвращения в Англию леди Марбери и ее семейства после многих лет жизни за границей.
«Они и твое семейство тоже», — напомнил себе Чарлз.
Он и леди Марбери приходились друг другу дальними кузенами по отцовской линии, а дочь леди Марбери, теперь вдова итальянского аристократа, в юном возрасте вышла замуж за одного из дядьев Чарлза с материнской стороны.
Тот союз продлился всего несколько лет, пока дядюшка не скончался от сердечного приступа в постели известной куртизанки. Молодая вдовствующая герцогиня тоже допустила скандальные отношения — настолько скандальные, что семейство Марбери бежало на континент, сперва поселившись в Неаполе, а затем на Сицилии.
Они оставались там больше двадцати лет, даже после смерти лорда Марбери. А почему вернулись сейчас и зачем леди Марбери в столь категоричной форме призвала к себе Чарлза — эта загадка требовала некоторой осторожности.
И все же Пенли и Марбери были семьей, а Пенли всегда ставили интересы семьи превыше всего. Этот урок вбили ему в голову с детских лет, и вряд ли он когда-нибудь о нем забудет.
Лакей в ливрее впустил его в дом, негромко приветствовал и принял у него шляпу и перчатки. Мгновение спустя из глубины дома появился в высшей степени корректный дворецкий, чтобы проводить Чарлза к леди Марбери.
Окружающая обстановка создавала атмосферу спокойной, знакомой элегантности. Ребенком Чарлз часто посещал этот дом, и теперь видел, что тут ничего не изменилось с тех давно прошедших дней, когда Марбери скандально покинули Англию.
Дворецкий проводил его в дальнюю часть дома. Чарлз смутно припомнил, что тут находилась личная гостиная леди Марбери. А это было уже интересно, ведь он предполагал, что его визит официальный.
В последний раз они виделись, когда Чарлз был неоперившимся юнцом и совершал со своим наставником большое путешествие по Европе. С тех пор многое изменилось, а Чарлз стал герцогом Левертоном.
Дворецкий коротко постучал в дверь и доложил о его прибытии.
Чарлз вошел в небольшую комнату и остановился, чувствуя себя так, словно вернулся в давно прошедшие годы. Обстановка не изменилась. Даже желтые шторы с фестонами, обрамляющие окна, были теми же, только изрядно выцвели. Он вспомнил и богато украшенные французские настольные часы на каминной полке, и портрет предыдущего графа Марбери кисти Ромни, висевший над камином.
