Как-то на уроке литературы нам задали приготовить домашнее сочинение на основе какого-то эпизода из военного прошлого наших родственников. Я, конечно, побежал «трясти» деда — видел его фотографии в форме морского офицера! Он стал рассказывать про поездки по кораблям, про госпитали… «Это не то, — перебил я его. — Расскажи какой-нибудь эпизод, где ты жизнью рисковал!» Дед терпеливо рассказал про бомбежки, как взрывной волной выбросило в воду, но мне же мало! Не то! А где атаки, где стрельба, где тараны?! Я испытал огромное разочарование, когда узнал, что дед никого не застрелил, не потопил ни один корабль и даже из пушки сам не стрелял! Так тогда домашнее задание я и не написал, было стыдно за такого «небоевого» деда. И как теперь я горжусь его спокойным мужеством, которое сквозит из всех его строк, посвященных той Великой войне!
Институт терапии, который дед создал, я застал тогда, когда он уже переехал в Петроверигский переулок в Москве. Там и сейчас стоит памятник деду — бюст работы скульптора Оленина. Самому деду этот бюст никогда не нравился — слишком монументальный! На монумент и пошел… У меня с этим местом связано многое. Детство, когда я постоянно крутился в кабинете деда, потом и отца. В том же кабинете, превращенном в палату, отец и умер от рака почки. Это здание точно войдет, да уже вошло, в историю медицины. Там родилась и развивалась одна из самых передовых тогда школ медицины, лучшая — по признанию мирового кардиологического сообщества! Ведь именно деду тогда, а значит, и его сотрудникам, и ученикам, была присуждена самая престижная в кардиологии премия «Золотой стетоскоп»! Тогда за его труд в области изучения атеросклероза он был представлен на Ленинскую премию, но по каким-то политическим мотивам и закулисным действиям (беспартийный, независимый, ершистый, гордый — недругов тоже хватало!) премию не дали. Это было очевидно несправедливо, получили же ее авторы значительно более слабых работ! Дед виду не подавал, но я-то знал, что он переживает! И вот после этого — решение Международного общества кардиологов: присудить «Золотой стетоскоп» ему. Это поставило его в один ряд с такими легендами кардиологии, как американец Поль Уайт и француз Леан! Пришло множество поздравительных телеграмм, дед вынул одну из кучи и показал мне. Там было всего два слова: «Справедливость восторжествовала!»
А потом было 19 ноября 1965 года. Пятница — это день, когда меня на выходные отдавали деду. Мы с мамой во шли в подъезд, а консьерж нам и говорит: «Леонидович умер, вот только скорая уехала…» Помню, как в лифте, глядя в побелевшее, окаменевшее лицо матери, я робко сказал: «Может, еще не умер, может, только ранен?» (Дети ведь болезни себе как-то не очень представляют.) Обширный инфаркт. Говорят, когда дед впервые почувствовал неладное, его пытались уложить в больницу. Он наотрез отказался — он, почти Бог в медицине, и сам на койке? С уткой?! Ну, нет! Хотели зайти по-другому: на обходе показали ему его же кардиограмму как бы проконсультироваться — что нам делать? «Как — что? — сказал дед, только взглянув. — Тут предынфарктное состояние, срочно госпитализироваться!» Узнав, что это его пленка, очень сердился и говорил, что нельзя всех мерить одной меркой… И в несчастное для него утро встретился с каким-то коллекционером, опознал в предлагаемой картине подделку, разволновался и упал сразу, как тот ушел…
Ровно за три месяца до этого мы справляли его 66-летие. На столе поставили табличку «66». Потом перевернули — «99»! Не получилось…
Я не пошел на похороны — мама решила, что я не выдержу. Я написал ему записку, которая и сейчас с ним. «Я тебя никогда не забуду», — было написано там…
Послесловие
С одной стороны, человеческая жизнь невероятно коротка! Не успел оглянуться — уже виски седые, у сверстников внуки, а то и правнуки. С другой стороны, с высоты прожитого оглядываешься и видишь, что поменялась эпоха! Трудно объяснить человеку 2000 года рождения, каков был мир 2–3 десятилетия назад. За много лет в профессии приходилось видеть, как менялись подходы в диагностике, лечению и профилактике заболеваний. Причем менялись циклично: новые методики приживались, потом отвергались, забытое ранее доставалось из архивов и старых учебников и внедрялось в практику вновь. Так, наверное, и должно быть: развитие всегда идёт по спирали. Инертность российской медицины где-то сыграла нам даже на руку: мы просто флегматично игнорировали новые веяния! Когда «маятник» откатывался назад — и мы, ничего по сути не делая, опять в «тренде»!
Гормональная заместительная терапия у женщин в постменопаузу завоевала мир, потом сокрушительно рухнула, сейчас потихоньку возрождается опять. Мы же — как давали фитопреператы, так и даём! Меняются нормы артериального давления, уровня сахара в крови, холестерина, в жарких спорах принимают и отменяют гайдлайны (так называют протоколы лечения и обследования). Мы все так же считаем, что давление и сахар сильно понижать не стоит: «Организм же привык!» И довольно долго были с таким подходом в согласии с мировой тактикой лечения, которая одно время тоже ставила несколько завышенные целевые значения этих параметров. (Потом от этого отошли.) Ну да: даже стоящие часы два раза в сутки показывают правильное время!
Только вот боюсь, что оторванность от мировой медицины, нежелание читать, воспринимать информацию, учиться, меняться не позволит нам развиваться. В итоге это, несомненно, скажется на здоровье нации. Отрадно, что понимание этого нехитрого постулата уже есть у многих врачей, дело за малым: засучить рукава и начать работать! Врачей тяжелой работой не напугать, им главное — дать правильные ориентиры и цели. И пациентов, которые бы таким врачам доверяли и их поддерживали! То есть таких, для которых и была написана эта книга!
С уважением, ваш Александр Мясников
