Вячик настороженно спросил:
— А их не могут опять посадить за проволоку? Насильно. Чтобы работали.
— Я же говорю: они ушли…
— Найдут!
Демид усмехнулся:
— Не найдут. По крайней мере, Федю. Он кинул на плечо свой рюкзак и прямо оттуда ушёл по дороге…
— Догонят, — сказал Вячик.
Демид глянул на него, как недавно на меня.
— Мальчик, есть дорога, а есть Дорога.
— Это что? — спросил вдруг Николка. До этого он молчал — сидел на коленях у могучей Маргариты и помешивал дюралевой саблей угольки в камине.
Теперь Демид внимательно глянул на Николку.
— Что такое Дорога, очень трудно объяснить… Так же, как, например, что такое Живая Межзвёздная Сеть, обратное поле молекулы или структура многомерного континуума.
— Дорога всегда Дорога, — сонно сказал Николка и привалился щекой к свитеру Маргариты. И я понял: он хотел объяснить, что в отличие от других вещей Дорога во всех мирах одна и та же. Не может быть ничем иным.
— Он не вернётся? — спросил я у Демида про Полянцева.
— Кто его знает… А от его сотрудников без него самого ничего не добьются. Он сводил в себе все гипотезы воедино. Потому что занимался главным вопросом: закономерностями причинно-следственных построений в этом самом многомерном континууме…
— Как это? — недовольно спросил Вячик.
— Вот пример: ты бежишь по тропинке и запинаешься. Причина — камень на этой самой тропинке. Следствие — шишка на лбу. А может ли быть наоборот? Камень появляется оттого, что вскочила шишка?
— Не-а, — удивлённо сказал Арбуз.
— «Не-а» — это в нашем привычном мире. Но при некоторых обстоятельствах случается, что причина и следствие не зависят друг от друга. Или того интереснее — они меняются местами.
— Это как бы мне ни с того ни с сего ставят «пару» в дневник. А потом выясняется, что я и правда ничего не знаю, хотя и учил. Так? — сообразил Вячик.
— Ну… приблизительно так, — неохотно сказал Демид. — Хотя пример, конечно, с натяжкой…
— Кофе хотите, философы? — спросила Маргарита. — Только сахару не осталось…
И мы стали пить кофе без сахара.
Перед Новым годом состоялась премьера «Огнива». Мы разрисовали и расклеили на заборах афиши. И у себя в школе продали немало билетов (совсем, кстати, недорогих). В маленьком зрительном зале собрались в основном ребята из соседних кварталов.
Всё получилось так здорово!
В конце спектакля Николка (с петушиными крылышками на зелёных лямках) стрелой из своего лука пульнул в злую колдунью и выбил из её руки волшебное огниво. Зрители радовались вовсю! Ведьма обиженно голосила, что это нечестно: амуры, мол, должны стрелять только ради любви, а не ради борьбы со злым колдовством. Солдат посадил Николку на плечо, а ведьме и двум посрамлённым генералам объяснил:
— Любовь это не только поцелуи и охи-ахи. Это ещё когда хороших людей защищают от зла. Так что шагом марш отсюда…
После этого ведьма со стуком и пылью провалилась в люк под сценой, а солдат надел волшебные колечки Поэту — автору этой сказки и королевской судомойке — невесте Поэта.
На этот спектакль Демид пригласил знакомого оператора из местной телекомпании «Инф». Вечером отрывок из «Огнива» показывали в «Городской телехронике». И короткую беседу с Демидом. Я записал эту передачу на ту же кассету, где «Остров сокровищ» и «Песня про аистёнка»…
Ёлку принёс отец. Большую, до потолка. Свежую и пушистую. Такими ёлками торговала их фирма. Поставили ёлку в комнате родителей — самой большой.
Я, пока развешивал шары и лампочки, исколол руки, но это было даже приятно. Такой праздничный зуд…
Бабушка помогала мне. И между прочим сказала:
— Вчера я была у Стоковых. Ивка передаёт тебе привет.
Меня крепко скребанула совесть: ведь я так ни разу больше не собрался к Ивке. И на кладбище с бабушкой не съездил.
— А Сонечка всё время играет твоим паровозиком…
— Ба-а! Ну, знаю, знаю, что я скотина!
— Господь с тобой! Я же ничего такого не говорю. Ты же болел, а потом контрольные эти в школе… Ты только вот что…
— Что?
— Не ссорься больше с отцом. Хоть на праздниках…
Это потому, что я недавно опять с ним «поцапался».
Отец узнал, что за полугодие у меня больше чем за половину предметов тройки, и сказал в пространство:
— Эх, тройка, птица-тройка, и кто тебя выдумал…
— А зато по русскому и по немецкому пятёрки. И английский я сдал за две четверти. Сверх программы!
Отец сделал удивлённое лицо.
— А что ты так болезненно реагируешь? Нельзя процитировать Гоголя? — Он хмыкнул и пожал плечами. И это хмыканье показалось мне до того обидным! Я выскочил из-за стола и заперся в своей комнате.
Мама говорила, что мы не ладим, потому что из нас обоих «так и прёт этакая мальчишечья нетерпимость». А может, нетерпимость «пёрла» именно потому, что мы ссорились? Где тут причина, где следствие? Разобраться мог бы, наверно, только Федя Полянцев, но он ушёл по Дороге…
Перед самым новогодним праздником я поклялся себе, что буду в разговорах с отцом сдерживаться. И отец был ласковый. Незадолго до двенадцати часов позвал к себе, обнял, поцеловал в макушку и подарил книгу «Энциклопедия для мальчиков». А я отдал ему своего деревянного гнома…
Потом мы все дарили друг другу подарки у новогоднего стола (мы накрыли его на кухне, а в открытую дверь была видна ёлка с огоньками). За окном опять висела почти полная луна, а на стекле мерцали изломы ледяных узоров.
Мы зажгли на столе свечи. Мама сказала, что пора попрощаться со старым годом. Проводить его без жалоб на судьбу. Что было, то было…
— Подождите, — сказал папа. — Давайте сперва за тех, кого в этом году не стало…
Мы замолчали. «Митя… И ещё сколько таких, как Митя… и малыши, погибшие от гранаты. И ещё сколько таких малышей…» Озм опять придвинулся вплотную. Я плотно сжал губы.
— А тех, кто сбил Виктора Петровича, так и не нашли? — тихо спросила бабушка. Виктор Петрович был папин товарищ, они вместе работали ещё в авиации, а потом в «Альбатросе». В феврале его сбила неизвестная машина. Все говорили, что нарочно. Не пошёл он на контакт с какой-то крутой группировкой.
— Жди, найдут они, — сказал отец, и лицо у него затвердело. — Самих себя пришлось бы находить. — Он был уверен, что те гады были связаны с гадами, засевшими в милиции. Мама за отца боялась. И я…
— Ну, давайте, — сказал папа. — Не чокаясь…
Мне дали пригубить горьковатого вина под названием «Глория». Оно пахло полынью.
