— Та женщина-врач, про которую я говорил… ну, которая должна помочь Арунасу…
— Что? Она в дупле сидит? — не выдержал я.
Ивка охотно засмеялся.
— Нет! Я забыл номер её телефона, и мама записала на бумажке. Я её сунул вот сюда… — Он хлопнул по нагрудному кармашку с носатым полумесяцем. — А она куда-то подевалась, вылетела…
— Это не беда. Мама позвонит — спросишь снова.
— Да, но всё равно это как-то… царапало. Будто плохая примета, — признался честный Ивка. И тут же заулыбался опять: — А там, наверху, я сунул руку в дупло — и в нём какой-то билетик. Достаю — а это тот самый клочок с номером! Удивительно, да?
— Не очень, — серьёзно сказал я. — Здесь особое место. Могут быть всякие чудеса. — Хотя, конечно, правильнее всего было подумать так: бумажка затерялась в кармане под складкой шва, а когда Ивка нагнулся, упала в дупло.
Ивка всё ещё улыбался, счастливый такой, и к щеке его прильнула тонкая сосновая чешуйка. Щёки были уже потемневшие от солнца, а эта розовая плёнка — будто проплешинка незагоревшей кожи. А к носу приклеилась длинная ленточка — словно полоска тончайшей бумаги. Пока Ивка говорил, она трепетала при каждом слове.
Я осторожно снял с Ивки эту невесомую наклейку. Дунул. Розовая ленточка затрепыхалась и отлетела неожиданно далеко. И не упала. Будто бабочка, поднялась выше и скрылась. Может, правда превратилась в бабочку?
Мы побрели дальше и наконец оказались у заброшенных построек.
— Ну что, пойдём на дорогу? — нетерпеливо сказал Вячик.
Мне тоже хотелось туда, на заросшую дорогу среди пологих склонов. И дальше — где дорога выходит на простор под небом и круглыми жёлтыми облаками.
И все туда хотели, даже Ивка, который там раньше не был.
Чтобы не страдать опять в колючках, мы не полезли в проход между трансформаторной будкой и сараем. Обогнули сарай слева.
И вышли на знакомый захламлённый двор с сорняками и ромашками. Правда, мне он показался не совсем знакомым — не такой широкий, как в прошлый раз. А среди ребристых железных сооружений я заметил гипсовую скульптуру, которая косо стояла в лопухах. Это была девочка с кувшином. Она поливала из кувшина пухлого малыша, тот приплясывал. Но из кувшина, конечно, ничего не лилось, а у малыша была отбита нога — та, которую он приподнял в пляске (я сразу подумал о Мите, которому еле спасли ногу).
Девочка и малыш были замершие, как и полагается скульптуре. И само время здесь словно замерло.
Дыру в заборе и тропинку мы нашли сразу, но дальше начиналось непонятное. Тропинка запетляла и вывела нас… к соснам Завязанной рощи.
— Вот так штука, — озабоченно сказал Вячик.
Мы вернулись. К началу тропинки. Да, она была та самая, что вчера. Мы все с прошлого раза помнили толстую раздвоенную рябину, которая росла здесь.
А может, тропинка раздваивается, а мы не заметили?
Мы пошли снова. Но нигде не было развилки. А тропинка на этот раз (именно на этот раз) описала немыслимую петлю и привела нас к соснам, однако уже на другое место. Потому что над соснами мы увидели верхушку непонятного сооружения. Какое-то завихрение из тонких лестниц.
Мы — бегом туда. Задрали головы.
— Ну и конструкция, — сказал Арбуз.
— Это же рельсы! — догадался Ивка.
И правда, это были рельсы. Но рельсовое полотно было очень узким — уже, чем у детской железной дороги в городском парке. И к тому же шпалы и рельсы не лежали на земле. Они взвились вверх гигантской перекрученной петлёй. Немного похоже было на аттракцион «Американские горы».
Нижний край опирался на решётчатое сооружение. Высотою оно было метра два.
— Смотрите, а рельсы-то на шпалах с обеих сторон, — сказал Вячик. — Можно по ним ехать и внутри петли, и снаружи.
— Тут нету «снаружи» и «внутри», — солидно разъяснил Арбуз. — Это знаете что? Это кольцо Мёбиуса. Нам про него физик рассказывал. И показывал. Голландский математик Мёбиус взял однажды бумажную ленту, перекрутил её один раз и склеил концы. И получилось, что у этого длинного листа не две поверхности, а одна.
Я про такое кольцо тоже знал. И не раз удивлялся: простая вещь, а всё равно непонятно — вроде бы две стороны у ленты, а на самом деле одна…
— А здесь по такой поверхности проложены рельсы, — продолжал Арбуз лекционным тоном. — Наверно, для какого-то опыта с пространством и временем. Может, это переход в параллельный мир.
Арбуз был умный, хотя с виду мог показаться туповатым. Странно только, что он не понимал рассуждений своего брата Николки. А может, Николка с ним и не делился?..
— Зачем это? — шёпотом спросил меня Ивка, глядя на громадное рельсовое кольцо. Наверно, он стеснялся, что ничего не понимает.
— Тут была какая-то лаборатория, Ивка. И, наверно, полигон для опытов. Изучали всякие хитрости устройства вселенной. Пространство — оно ведь не одно, их много. И у каждого свои хитрости. Наверно, пускали по этим рельсам паровозик, и он эти всякие измерения обегал одно за другим…
— Какой паровозик? — удивлённо сказала Настя.
— Экс-пе-ри-мен-тальный, — сообщил я. Мы с Ивкой переглянулись: конечно, оба вспомнили о паровозике Сони.
— Сейчас паровозиком буду я! — вдруг известил нас Вячик. Решительно так.
Не успели мы ахнуть, как он по решётчатой опоре взобрался к нижней части петли. И оказался на шпалах.
— Смотрите! Сейчас я обойду все пространства!
— Слезь немедленно! — взвизгнула Настя.
Но Вячик побежал по шпалам, взмахивая руками. И вот уже шпалы — как поперечины пожарной лестницы… Вячик начал забираться по ним, потом остановился передохнуть. На высоте, метрах в семи от нас.
Арбуз и я разом закричали, чтобы кончал это дело и спускался.
— Не-а, — сказал Вячик. И начал подниматься дальше. А метра через два опять остановился, уселся на шпалу, чтобы отдохнуть. И показал нам язык.
Я не удержался:
— Это он перед тобой выпендривается, Пшеницына.
— Дурак!
— Конечно. Сломает шею…
— Ты дурак, — уточнила она. А Вальдштейну приказала самым стальным тоном: — Вячеслав, немедленно вниз!
— Не-а! — И он полез вновь. Наклон рельсового полотна был там уже почти вертикальным. Я снова открыл рот, чтобы заорать, и… ступни Вячика сорвались — вперёд. Он провалился между шпал, но успел ухватиться. И повис. Заболтал тощими, как у Буратино, ногами.
Мы обмерли.
Но Вячик поболтался секунды три, извернулся, уцепился ногами, пролез на другую сторону петли. И стал быстро-быстро спускаться. А с решётчатой опоры прыгнул в траву.
— Вальдштейн, ступай сюда, — тоном Клавдии Борисовны велела Настя.
