— А ледоколов тогда, что ли, не было? — спросил Лоська.
— Ледоколами, голубчик, в Арктике в ту пору, как говорится, и не пахло. «Ермак» появился только через двадцать лет после тех событий… А Трапезников заказал на Жабынском заводе четыре трехмачтовые шхуны. «Тюмень», «Обь», «Надежда» и «Сибирь»… Должны они были через Туру, Тобол, Иртыш и Обь выйти в Карское море, а оттуда путь был на запад, в Европу…
«Сибирь» пошла в плавание первая. Сперва ее сопровождал и буксировал пароход Трапезникова, который, за год до того пришел в Тобольск из Лондона. Назывался он, кажется, «Луиза». Но ему не повезло, потерпел он в Обской губе аварию, засел на мели, и «Сибирь» дальше пошла одна, на свой страх и риск… И прошла! С грузом сала добралась до Лондона, распродала товар. Правда, обратным путем возвращаться не стала, ушла из Англии на Балтику в Либаву, что с ней стало дальше не знаю. Но, видать, судно было хорошее, потому что в Англии освидетельствовали его в страховом обществе «Веритас» и присвоили первый разряд…
— А с другими шхунами что? — спросила я.
— С другими было не так хорошо… Точнее говоря, было совсем даже плохо. На будущий год по приказу Трапезникова «Обь» нагрузили пшеницей, «Тюмень» салом, «Надежду» спиртом и отправили их тем же путем, что «Сибирь». Не повезло им, ни одна не дошла. Где погибли «Тюмень» и «Обь», не знаю, а про «Надежду» слышал, что ее затерло льдами в Байдарацкой губе и начальство приказало судно сжечь. Опасались, ядреный корень, что до груза в разбитой шхуне доберутся местные жители, охотники и оленеводы. Пьянство началось бы по всему побережью и тундре…
— Жалко шхуны, — сказал от печки Лоська, а Чарли засопел и шумно зачесался.
— Как не жалко… Да только в Арктике во все времена было так — потерь больше, чем успехов. Пока не появились ледоколы… «Сибирь» же, однако, свою задачу выполнила. Внесла, как говорится, свою долю в освоение Севера… Мне это не раз объясняла Елена Васильевна Капитанова, когда мы с ней толковали зимними вечерами. Она-то меня и надоумила взять для диплома эту тему: «Тюменская шхуна „Сибирь“ на пути в Европу»… Надо сказать, загорелся я. В каникулы даже сплавал, нанявшись матросом на самоходку, до Салехарда, чтобы посмотреть северные воды. Начал в библиотеках рыться — в областной, в музейной — чтобы узнать, какая она была, эта шхуна-то? Ничего, правда не нашел, кроме того, что трехмачтовая. Тогда время было такое дурацкое — куда ни ткнись, все данные почему-то под секретом, а на тебя глядят с подозрением. Хотя, казалось бы, какая тайна? Ведь не чертежи торпедных катеров я разыскивал, что строились там в войну… Ладно, думаю, буду придумывать сам. И решил, что была «Сибирь» шхуной-барком, с прямыми парусами на фок-мачте. Потому как этот тип парусной оснастки наиболее подходящий для морских плаваний… Так я ее и написал… Не на этом полотне, конечно, это один из эскизов. Та работа была побольше, метр на восемьдесят…
— А сколько вам поставили? — спросил Лоська.
— Поставили, братец мой, полновесную пятерку. А директор училища повесил мое творение у себя в кабинете. Елена Васильевна все собиралась выпросить картину для музея, но не знаю, сумела ли… Вскоре я уехал в Москву, а Елена Васильевна, царство ей небесное, той же осенью умерла от сердечного приступа, одна ночью… Так мне сообщила ее дочь из Ишима, когда я написал ей: отчего это моя бывшая хозяйка не отвечает на мои письма…
Чарли наконец освободился от Лоськиных объятий, подошел к двери, зацарапал лапой.
— Ишь бродяга, захотелось гулять ему, — Евгений Иванович, покряхтывая, поднялся. — Ладно, выпущу сейчас…
Лоська вскочил:
— А можно, мы вместе?
— А чего ж! Вдвоем веселее. Будьте только на дворе или недалеко от калитки. Если этот обормот усвищет далеко, ты следом не беги, он через минуту прибежит обратно…
2
Евгений Иванович разжег печку, поставил на плиту чайник. Спросил оглянувшись:
— А сама-то бывала ли в Тюмени?
— Не бывала… Папа говорил: вот соберемся как-нибудь, поедем… Не успел…
— Что случилось с папой-то… — очень осторожно сказал Евгений Иванович.
Я рассказала… Рассказала даже, что Илья думает, будто парашют не раскрылся не по отцовской вине. Сама-то я так не думала. Мне казалось, что папа просто хотел как можно больше продлить радость свободного полета и не рассчитал. И, может быть, кольцо заело в последний момент. Надо было дергать сильнее, а он… Защипало в глазах, и я сказала:
— Надо бы съездить. Я надеялась, что летом соберемся с братом, да боюсь, что у него теперь всякие личные дела…
Потом я рассказала про монетки с острова Джерси. Про то, что на них все основные виды парусников, кроме баркентины. Евгений Иванович пообещал:
— Вот пороюсь в старых запасах, найду для тебя эскиз с «Сибирью», у меня их несколько. Тогда будет у тебя полная коллекция.
Я на своем сиденье — на бочонке — подскочила от радости, как первоклассница. И не стала говорить, что коллекции уже нет, из монеток у меня осталась лишь одна. Да и разве их нет? Если у друзей, значит они и у меня… Я опять подумала о Пашке — и затеплело внутри…
Старик снова, как в прошлый раз, (будто обутая в валенки старя балерина) протанцевал к окну, отодвинул доску.
— От кашля, маленький лечебный глоток. Ты не выдашь, а мальчика пока нет…
— А Варвара Михайловна не унюхает? — спросила я с искренней заботой, без насмешки.
— Не унюхает, потому как сегодня отбыла на другой конец города к своей давней подруге Анастасии Гавриловне, бывшей работнице телестудии. Будут вспоминать молодость. Звала меня, но я предпочел остаться на суверенной территории, чего мне там женские беседы… И правильно сделал — глянь, вы пришли! — Он глотнул, кашлянул, вернулся к печке. Потер над плитой большущие узловатые кисти рук. — Ты не думай, что там, во фляжке, паршивая сорокаградусная. Там и вправду лечебное средство — крепкое, но целительное. Бальзам на всяких травах, называется «Демидовский»…
— Опять тюменское название! — обрадовалась я.
— Почему же тюменское? На сей раз скорее уральское. Демидовы в давние времена были хозяева Урала…
— А в Тюмени есть дом, называется Демидовский. Папа нам с братом рассказывал, он там с друзьями в подвале клад искал. Я не очень хорошо рассказ помню, но название дома запомнила. И место. Он на углу улицы Советской и Дзержинского. А папа жил на улице Осипенко…
— Постой-ка, моя дорогая, постой… Ты уверена, что дом «Демидовский»? А может «Дементьевский»?
— Де… ой… может быть! Да!.. Надо у Ильи спросить, он лучше помнит. Но, по-моему, да!.. А вы знаете этот дом?
Евгений Иванович присел на корточки у печки. Быстро оглянулся на дверь, воровато закурил сигарету, пуская дым в приоткрытую дверцу. И лишь тогда заговорил:
— Оно ведь надо же как получается… как пересекаются человеческие линии. Я мимо того дома ходил множество раз, приглядывался. Потому что было это связано с моей работой, можно сказать, крепкими смолеными нитками… Дело в том, что на «Сибири» пошел в плавание молодой матрос, мальчишка вроде меня, Миша Дементьев… Мне рассказывала про него опять же хозяйка моя Елена Васильевна… Был этот парнишка сын ткача, который потом по старости да по слабости здоровья работал сторожем. Сперва в Тюмени, потом перебрался в Екатеринбург, есть там такая окраина, называется Уктус. Миша поехал с ним, с матерью были у них какие-то нелады… Ну и хлебнул бедняцкой жизни, как говорят, под завязку. Подмастерьем был на фабрике, свиней пас на Уктусских холмах, отцу помогал сторожить… Однако же просто так по течению плыть не хотел, старался учиться, читал запоем, хозяйские дочки снабжали его книжками… А потом перебрался обратно в Тюмень, к матери, а затем в Ялуторовск. Стал служащим пароходной конторы. Потому что отчаянно тянули его к себе вода и пароходы. И хотелось в дальние края… Я этого парня ох как понимаю… И вот узнал Михаил, что набираются матросы на шхуну «Сибирь». В основном-то был там экипаж из прибалтийцев, в наших краях специалистов по парусам не богато. Но Михаила взяли, хотя он в ту пору в парусном деле тоже понимал не шибко… Ну и пошел тюменский паренек морским путем в Европу. И дошел… И оставил про это дело дневниковые записи, Елена Васильевна читала их и мне потом пересказала, как помнила… Нелегкое было плавание… А после, как вернулся он в Тюмень, заметили сообразительного паренька, стал он двигаться по службе на пристанях и в пароходных конторах. И в конце концов сделался Михаил Ефимович Дементьев главой объединенного сибирского пароходства. Называлось оно, по-моему, так: «Товарищество Западно-Сибирского пароходства и торговли». И был его управляющий уважаемым человеком во всем этом крае, в Западной Сибири…
