Лён смотрел на этот завиток. На висок.
Потом глянул под ноги. Прямо у пальцев его — просто как чья-то зловещая услуга — лежал кусок ракушечника, похожий на каменный топор.
Лён будто под гипнозом, нагнулся и взял камень.
Опять посмотрел на Зоркин заросший висок.
«Если острым концом, то сразу…»
Он глянул вверх. Нависшая скала высотой была метров семь. Все решат, что мальчик сорвался и ударился головой… Но ждать, когда его найдут, не надо. Лучше уйти сразу. В тот же миг… Нет, не получится, одежда-то в крепости. Придется забежать за ней. А по пути сказать старику, что Зорко нигде нет — наверно, ушел в город.
Получится ли вот так спокойно соврать на ходу — после того, что с д е л а л?
Не все ли равно! Если и заподозрят, никто его не найдет, не поймает. В Льчевске много мест, где можно укрыться до вечера. А потом — к тем, кто ждет. К н а ш и м…
«Лён… Месяц похож на малыша, который собрался купаться… Я помню, как меня мама купала…»
Не смей вспоминать! Нельзя!!
Он стиснул камень до онемения в суставах.
Это же один взмах. Поднять и…
Камень казался стопудовым. А завиток на виске замер, словно почуял что-то…
Ну…
Зорко шевельнулся. Повернулся на спину. Сел. Глянул синими веселыми глазами, заулыбался.
— Ой Лён! А ты мне только что приснился!.. Лён, ты чего…
Жребий
Зоркина улыбка пропала. Он что-то понял. Посмотрел на камень. И — Лёну в глаза. И повторил:
— Лён, ты чего…
Лён выпустил обломок. Тот, падая, ссадил ему кожу на косточке. Лён не шевельнулся. Тяжело сказал:
— Я знаю, кто ты…
Зорко сел прямее. Глаз не отвел и бросил отчужденно:
— Ну и что? Я и не скрывал, что я за йоссов.
— Ты не просто за йоссов, ты сам йосс.
— Ну и что?
— Ты не просто йосс, ты их гонец. С делом особой важности.
— Ну и что?
С каждым «ну и что» Зорко ощетинивался все больше. Глаза выбрасывали синие иглы. Коленки и локти торчали как шипы. Каждая жилка напружинилась.
А Лён, наоборот, обмяк. И сказал с бессильной сумрачностью:
— Ты не должен был мне доверять. Потому что я тоже… Только с другой стороны…
«Господи, что я говорю! Это же нельзя!..»
Зорко тоже обмяк. Приподнялся и опять сел. На корягу. Она качнулась, Зорко чуть не упал. Махнул руками, словно схватиться хотел за пустоту. И была в этом движении такая беспомощность… Но страха в глазах не было. Он опять глянул прямо и спросил шепотом:
— Почему же не убил?
Лён постарался разозлиться. Чтобы за счет злости вернуть твердость.
— Я, по-твоему, кто?! Наемный бандит? Солдаты не могут убивать спящих!
— Ох уж… не могут…
— Да!
— А ты, значит, солдат?
— А ты разве нет?
— Я… не знаю…
— Разве ты не давал клятву?
— Я? Да… да, я обещал. Конечно… Но я не хотел быть военным.
— Не важно, кем ты хотел. Важно, кто ты есть! — Лён снова попытался разозлить себя.
А Зорко смотрел вроде бы спокойно. И сказал без выражения:
— Ты же хотел ударить.
— Не важно, что я хотел. Важно, что не ударил…
— Это действительно важно, — согласился Зорко. Грустно и с капелькой насмешки. Да, страха в нем не было. И злости тоже. Стало ясно: Зорко просто не верит, что Лён может сделать ему плохое.
Лён скрежетнул зубами.
— Ты дурак, да? Не понимаешь, что это всерьез?
— Нет, я понимаю… — Зорко опустил голову. Большим пальцем ноги шевелил на песке полосатый каменный окатыш.
— Тогда слушай. Мы же не сможем переубедить друг друга! Перетянуть на свою сторону…
— Не-а… — Зорко еще ниже опустил голову.
— Тогда остается что…
— Что? — Зорко быстро глянул исподлобья.
— Когда встречаются солдаты двух армий, они воюют. Честно. Лицом к лицу.
— Лён, я не могу с тобой воевать. Ты сильнее… Я даже убежать не могу, я вчера пятку наколол, ступать больно… — Зорко виновато улыбнулся, словно речь шла об игре.
— Ты ничего не понимаешь! — с отчаянием сказал Лён.
— Нет, я понимаю… — Зорко сел прямо. И посмотрел прямо. — Лён, выхода нет, да? Один должен умереть?
«Как он просто об этом!»
— Да… Зорко…
Это прежнее «Зорко» вырвалось неожиданно. Лён даже испугался. А Зорко вдруг заплакал. Не морщась, не опуская лица.
— А вот реветь — это уже зря, — грубо сказал Лён. — Ничего от слез не изменится… Мне, между прочим, так же страшно, как тебе.
Зорко голой рукой вытер под носом.
— Я не потому, что страшно… Обидно. Все было так хорошо…
— Да. А теперь плохо, — согласился Лён с горьким злорадством. Не хватало еще разреветься и ему.
Зорко встал. Худой, обгорелый на солнце, решительный. К его ребрам прилипли сухие прядки водорослей.
— Что же нам делать, Лён?
— Я возьму в музее кремневые пистолеты. Стащу у старика пригоршню пороха. Вместо пуль загоним в стволы круглые гальки. Разметим дистанцию, как на дуэли…
Зорко грустно помотал головой.
— Лён, я не умею стрелять из настоящих… Ну, я сумею нажать, но все равно не попаду. И ты не попадешь… в меня…
— Это почему?!
— А почему не смог ударить камнем? — дерзко напомнил Зорко.
— Это… совсем другое дело. А сейчас будет по-честному.
— Ничего не будет. Я промахнусь, и ты промахнешься, — уверенно сказал Зорко. Теперь он прищуренно смотрел мимо Лёна. Куда-то в море. — У тебя дрогнет рука… Да и порох у старика крепко заперт.
— Это правда…
Правда, что порох не добыть и… что дрогнет рука…
— Что же нам делать? — угрюмо сказал Лён.
— Я не знаю…
«А может, ничего не делать? Взять Зорко за руку и уйти в дальние края? По лесным дорогам. Туда, где нет никакой войны… А где ее нет?..»
Лён толчком отодвинул прочь эту мысль — предательскую и трусливую. За которую его наградили бы презрением все, в том числе и этот умытый слезами Зорко…
Лён вспомнил знамена гвардейской школы, вспомнил кортик генерала. Вспомнил торжественный марш, который барабанщики играют в честь героев…
