Жизнь в крепости была такая, что хотелось: пусть она тянется как можно дольше.
Стыдно признаться, но юного гвардейца Бельского тянуло в родную школу уже не так сильно, как раньше. По правде… если совсем по правде, то в глубине шевелились мысли и вовсе постыдные. Преступные. Такие, за которые справедливой была бы даже порция шомполов. Потому что проскакивало в голове иногда: «Жить бы вот так всегда и не надо больше ничего. Только бы Динка приходила каждый день…»
За это мысленное дезертирство Лён однажды дал себе по уху. Крепко. И вроде бы очухался… Но четыре ближайших дня были законными каникулами. Этой радости можно не стыдиться!
Лён оглянулся опять. Изорвал в мельчайшие клочки бумажку, пустил их по ветерку. Потом бросил в заросли дрока пустые пластмассовые половинки, засвистел и направился «домой».
Двое
Безоблачный горячий день медленно тек над бастионами. Словно разогретый солнцем воздух. Несколько туристов разморенно бродили по крепости. Море чуть плескалось у бастионных подножий.
Лён отыскал Зорко у воды, под скалами.
Спешить было совершенно некуда. Зорко и Лён искупались, попрыгали в воду с горячих камней, погонялись за маленькими резвыми крабами (это были, конечно, крабы-пацанята, они любили играть). Полежали рядышком на песке, перемешанном с мелкой галькой. Потом Зорко искал раковины, а Лён помогал ему.
Раковины были не большие, но красивые, разных форм и расцветок. Зорко и раньше их собирал. Чистил, промывал, сушил на бастионном парапете. Некоторым он придумывал имена — самые неожиданные: Штопоренок, Тетя Клава, Микки-Маус и даже почему-то Лихорадка…
А на этот раз он отыскал круглую, с широкой щелью раковину-великаншу. Она была серая, бугристая снаружи, а в щели светилась желто-оранжевая глубина.
— Ух, какая! — Зорко поднес раковину к уху. — Поет… Лён, послушай.
Лён послушал.
— Да, гудит… Как ты ее назовешь?
— Улыбка клоуна! Смотри, какой большущий рот… Или нет… я потом придумаю.
Зорко оставил раковину в руках у Лёна и ускакал вперед — резвый, как Тиви.
Давно уже ухнула над бастионом карронада (напугала ленивых туристов).
Лён догнал Зорко.
— Что-то Динки нет. Обычно она прибегает вскоре после выстрела.
— Ах, что-то Диночки долго нет! Ах, кажется, кто-то страдает! — пропел Зорко.
— Ах, кто-то заработает подзатыльник!
Зорко засмеялся и упрыгал в тень горбатой скалы.
Там он лег на плоский камень, хитро глянул на Лёна и что-то начал выводить на песке пальцем. Потом увлекся и больше не оглядывался.
Лён крадучись подошел. На песке было нацарапано:
Зорко с тихим сопением выводил букву «б».
— Та-ак… — зловеще сказал Лён.
— Ой… — Зорко дернулся, но понял, что ему не удрать. Зажмурился, лег щекой на камень и жалобно выговорил:
— Это шутка. Такая ма-аленькая забавная шуточка… Я больше не буду.
— Конечно, не будешь, злорадно пообещал Лён. — Утопленники не шутят…
Он сгреб Зорко с камня и потащил на скалистый двухметровый выступ.
— Ай!.. Ой… — Зорко дурашливо махал руками и ногами. — Спасите! Меня хотят скормить акулам!
— Хотят, хотят… — Лён принес его на каменную кромку. — Есть у тебя последнее желание?
— Нет… Ой, есть! Пусть одна длинная очкастая девица каждый год в этот день приносит на берег цветочки. В память о невинно погибшем… Ай!..
Лён кинул его в зеленую прозрачную воду — под выступом было глубоко. В этой воде Зорко сразу превратился из облупленно-коричневого в бледно желтого. Забарахтался, пустил пузыри. И стал опускаться на дно.
Конечно же, он дурачился, Но Лён обмер от мгновенного страха. И сиганул с камня. В зеленой прозрачности он разглядел Зорко — руки и ноги у того двигались беспомощно, как водоросли. Лён ухватил Зорко под мышку левой рукой, а правой сделал несколько сильных гребков.
На поверхности Зорко забарахтался, засмеялся и вырвался. Вразмашку добрался до пляжа. Заплясал на песке:
— Испугался, что я правда потону, да?!
Лён сделал вид, что хочет догнать его. Зорко отбежал и бросил в Лёна пригоршней мелкой гальки. Потом растянулся на песке.
— Лежачего не бьют.
— Хитрый, — вздохнул Лён и упал рядом.
— Ага, я хитрый, — согласился Зорко. С непонятной грустинкой. — Думаешь, почему меня иногда звали Зорито?
— Ну почему… Уменьшительно от Зорко.
— Не-а! Не от Зорко, а от «Зорро». Есть такое кино — про благородного разбойника. Его прозвали Зорро. А по-испански это значит «Лиса».
— Я знаю, мы учили испанский в интернате. И кино я видел…
— Ну вот! Значит, должен понимать. «Зорро» — «Лиса», а «Зорито» — «Лисенок»…
Лён смотрел с сомнением.
— Не похож ты на лисенка.
Зорко уткнулся в песок острым подбородком. Левой пяткой почесал правую щиколотку.
— Это я снаружи не похож. А внутри я хитрый. Изворотливый…
— Кто? Ты?!
— Ага… Я лучше всех прятался в кустах, когда играли в горное восстание… И умел притворяться…
— Как притворяться? — насупленно спросил Лён.
— Ну… умел смеяться, когда хотелось плакать… — Зорко поглубже зарылся подбородком в песок. По нижнюю губу. Отдул песчинки.
«И часто так бывало?» — хотел спросить Лён, однако не решился. Зато возразил уверенно:
— И все-таки «зорито» — не «лисенок».
— Это почему? — капризно сказал Зорко.
— Во-первых, тогда надо было бы говорить раскатисто, с двумя «р» — «Зоррито»…
— Это писать надо с двумя, а говорить можно и так…
«Просто у тебя, у голубка, проскакивает йосский акцент, — усмехнулся про себя Лён. — Йоссы звук „р“ всегда глотают…» И хотел спорить дальше:
— А во-вторых…
Но тут их позвал с бастиона старик Август…
Невидимка и звезды
Динка появилась только вечером — когда Зорко и Лён сидели на парапете и смотрели на заходящее солнце. Сегодня оно уходило в сизую дымку, и ярких красок не было.
Зорко и Лён раздвинулись, Динка села между ними. Оправила школьную юбочку, закачала ногами. Ноги снова были в мелких порезах и травинках — как в день знакомства.
— Ты что, по болотам гуляешь? — неловко спросил Лён. Потому что Динка заметила, как он разглядывает ее ноги.
— Конечно! Каждую пятницу, а то и чаще. Только там не совсем болота, а заросшие пуды с островками и кочками. На одном островке живет Ермилка.
