Накануне весь вечер до поздней ночи телефон Ларисы молчал. Такое иногда случалось. Потом она оправдывалась переговорами, усталостью, поездкой в СПА, где нет приема, но Марат всегда знал, что в таких случаях Лариса ему просто изменяет. Нет, ничего серьезного, просто свежий секс с каким-нибудь загорелым мальчиком, которого она подцепила в фитнесе, на пляже, в ресторане, да где угодно.
Такая ситуация его страшно бесила, он пытался устраивать скандалы, но каждый раз натыкался на холодную стену равнодушия. Он не был ей мужем, не имел на нее никаких прав, даже доказательств измены он никогда не имел. И чувствовал себя полным идиотом, бесправным и влюбленным. Это продолжалось долго. Очень долго. Лариса водила его за нос. Не отпуская, но и не желая оформить их отношения. Он ее любил и терпел, несмотря на уговоры и слезы матери, на ее просьбы бросить эту стерву, найти себе нормальную женщину и создать семью. Марат семью хотел, а вот бросить Ларису — нет. Точнее, хотел, но не мог. Любил. Во всяком случае, еще недавно. А вот в последнее время что-то разладилось. И дело было вовсе не в пропаже Арчугова. Просто перегорело.
Перегорело незаметно, Марат даже не помнит точно когда, не сразу осознал случившееся. Но осознал и потому ехал к ней утром совершенно спокойный, не потому, что хотел разоблачить, застукать, а потому, что появилась новая информация и он хотел поделиться ею сперва с Ларисой. По старой дружбе, а может, просто по привычке.
— А матери нет. Она сегодня не ночевала. — В распахнутой двери комнаты стояла Римма, облаченная в тонкий шелковый пеньюар, игриво выставив на обозрение стройную загорелую ножку, и улыбалась лукавой искусительной улыбкой. — Думаю, она сегодня снимала нервный стресс в объятиях какого-нибудь молодого мускулистого жеребца. Ты разве не знал, что она частенько так развлекается? — глядя на него с едва уловимым презрением, спросила Римма.
Марат это знал. Но не знал, что об этом знают другие.
— Ты обиделся? — Римма оторвалась от дверного косяка и, подойдя к Марату, неожиданно нежно погладила по щеке.
Марат, казалось, ее не замечал, поглощенный клокочущими в нем раздражением и обидой.
— Она просто похотливая эгоистичная самка. Она не умеет ценить настоящих мужчин, сильных, мужественных, — нашептывал ему в ухо чей-то нежный голос, и чья-то ладошка ласкала его щеку, шею, грудь.
Марат очнулся и увидел прямо перед собой яркие, зеленые, чуть насмешливые, ласковые глаза в обрамлении пламенных кудрей, знакомые и незнакомые, чужие. Ему вдруг захотелось вцепиться в них, сделать больно. Выбить насмешливость из зеленых глаз. Но он не успел, потому что почувствовал обжигающий, страстный поцелуй, и нервное напряжение последних дней выплеснулось неожиданно бурной, неконтролируемой волной.
С салоном красоты ничего не вышло, и Лариса решила поехать домой, отдохнуть и привести себя в порядок. Домой к Арчугову. Не стоило надолго пропадать, оставляя без присмотра Римку, и Кару — что-то она здорово поумнела за последнее время и, как следствие, обнаглела, — и тем более Нестерова. Кстати, о нем они с Маратом незаслуженно забыли. Лариса вошла в холл и едва кивнула маячившей возле лестницы Зинаиде Захаровне. Домоправительница смотрела на Ларису вызывающе насмешливым, если не сказать презрительным, полным ядовитого злорадства взглядом. Настоящая змея, надо бы выгнать, да все руки не доходят, мельком подумала Лариса и тяжелой, не свойственной ей поступью направилась вверх по лестнице.
Дверь в комнату Риммы была прикрыта неплотно, и оттуда неслись весьма специфические звуки. Стоны, шепот, вскрики. Лариса поморщилась. Римма была слишком распутна, неразборчива в связях, слишком порочна. У Ларисы в последнее время даже появлялись нелепые мысли отправить дочь на перевоспитание в католический монастырь.
Лариса подошла к дверям и заглянула — надо же иметь представление, кого Римма притащила в их дом. Мужик был хорош. Крепкий, широкоплечий, с тонкой талией, загорелый. Его очертания кого-то неуловимо напоминали Ларисе, и она замерла в дверях, силясь вспомнить. Мужчина словно почувствовал устремленный на него взгляд, обернулся.
— Марат? — Лариса отшатнулась от двери, словно получив пощечину. Она поспешно захлопнула створку и помчалась вниз по лестнице, ворвалась в кабинет Арчугова, повернула в замке ключ и, привалившись спиной к стене, едва слышно прошептала: — Вот и все.
Она почувствовала себя загнанным зверем. Выброшенной на помойку рухлядью.
Слабой, беспомощной, беззащитной. Впервые в жизни она испытала боль предательства. Развод с Арчуговым не произвел на нее такого впечатления. Лариса была достаточно умна, чтобы понимать, за кем она замужем и чем все это рано или поздно кончится. Но Марат… Верный, надежный, ревнивый, недалекий, преданный. Да, она знала, что рано или поздно разрыв произойдет, и готовилась к этому, но не ожидала, что все случится так не вовремя, так быстро. А может, вообще не понимала, что не готова с ним расстаться.
Отлепившись от двери, Лариса добрела до дивана, упала на него и заревела. Впервые за очень долгие годы. Заревела взахлеб, с подвываниями, по-бабьи.
Когда Марат спустя час, коротко постучав, вошел в кабинет, Лариса встретила его сухим холодным:
— Проходи.
Ее лицо и голос никак не выдавали недавнюю истерику. Она справилась, сумела взять себя в руки.
— Есть новости, — в тон ей, коротко, по-деловому сообщил Марат. Лариса вопросительно подняла брови. — Сегодня мои ребята засекли Беженаля.
— Виталия Владиславовича? И что?
— У него в середине дня состоялась конфиденциальная встреча в ресторане с неким неприметным господином в дорогом костюме, с очень скользкой внешностью. Мои ребята проследили за ним и выяснили личность.
— Марат, не тяни, — поторопила его Лариса, чувствуя, что Марат накопал что-то важное.
— Господина зовут Лютецкий Марк Юрьевич, и он является правой рукой Геннадия Таволжанина. Помнишь этого господина?
— Геннадия? Ну разумеется! — Лариса вскочила с места. — Ну разумеется! Как же мы раньше не догадались! — Она остановилась возле камина и, резко обернувшись к Марату, проговорила: — Машка! Наверняка без нее не обошлось. Но теперь, по крайней мере, понятно, кто пытается заграбастать фирму. Ты уже сообщил о происшедшем совету директоров?
— Пока нет. Только тебе. Но Беженаль взят моими ребятами под круглосуточный присмотр. Все его телефоны на прослушке.
Марат лукавил. Да, он ничего не сообщал совету директоров. И да, его ребята выследили Беженаля. Но наводку ему дал сам Чемезов. Как он обо всем узнал, Марату было неизвестно, ему ничего не объяснили, но информация Чемезова полностью подтвердилась. Ларисе он об этом почему-то рассказать не захотел. Впервые со дня их знакомства. Точнее, с начала их связи.
— Молодец! Теперь стоит подумать, — возбужденно проговорила Лариса и снова вернулась за стол. — Та-ак. Пока что все козыри у нас. — Она уже забыла о его предательстве, о Римке, и безобразной сцене в ее комнате, теперь они говорили о деле. Они снова были соучастниками, единомышленниками, а все остальное… Обо всем остальном можно подумать после. — Предатель, хитрое рыло… — пробормотала она себе под нос, размышляя о плане действий. Но замечание ее прозвучало слишком двусмысленно, и Марат вздрогнул. — Думаю, что официально связать Таволжанина с атакой на фирму не удастся. Слишком умен. Проще заманить в ловушку, как он поступил с Арчуговым, и вынудить пойти на попятный. У нас хватит для этого сил?
